Гоу-гоу - страница 23

Удав то исчезал надолго, то появлялся неожиданно, чтобы опять, также вдруг, пропасть из поля зрения Никиты. Иногда Удава все же подлавливал Осенний, мучил его в своих панибратских объятиях, и, преодолевая сопротивление, лобызал, норовя в губы.

Оля то и дело пылко поздравляла Осеннего, иногда дарила ему теплый сестринский поцелуй в щеку. Осенний благодарно прижимал ладони Оля к груди, а затем, шепча одно и то же: «Все мои женские образы — это вы, моя богиня!..», — надолго припадал к ним большими влажными губами. Артур мало пил, но беспрестанно аплодировал выступавшим, совершенно не обращая внимания на мать и Осеннего. Никита быстро отошел от этой компании, сблизился с пожилым бухгалтером, хроническим язвенником, которому было тяжело выполнять все требования тамады. Они ушли в фойе и оттуда, потягивая из соломинок безалкогольный коктейль, взятый в баре, мирно беседовали на фотографические темы (бухгалтер оказался страстным фотографом), уделяя торжеству лишь косвенное внимание. Фотограф сетовал на засилье сервиса, который отбивает тягу к творчеству: «Щелкнул автоматической камерой (ни выдержки не надо, ни резкости!), отдал пленку — получил готовые карточки». Никита рассказал ему смешной аэродромный случай из студенческой молодости.

Когда посетители, пришедшие разделить радость автора книги, довелись до соответствующей кондиции, каждому их них были вручены экземпляры нового сборника «Зорь медлительный поток» в глянцевой обложке — оранжево-голубая волнообразная абстракция, которая по замыслу художника, видимо, передавала суть названия. К сборнику прикладывался письменный гарнитур с позолоченными элементами, хрустальная ваза и еще кое-что ценное помельче.

«Почему-то россыпью! — удивлялись гости, вертя в неверных руках гостинцы, — нести неудобно будет». Что-то ронялось на пол, кто-то ставил наборы прямо на стол перед собой, кто-то прятал под ноги, иные уносили бесплатное богатство в раздевалку.

Пир продолжился.

Настал момент, когда гости уже не понимали, где они и зачем собрались. Оля предложила ретироваться по-английски, заметив при этом, что Филю сейчас разыскивать бесполезно, поэтому «семья» уйдет домой без своего номинального главы.

Они шли пешком через весь ночной город. Осенний и Артур шествовали впереди и беседовали, естественно, на литературные темы. Осенний то и дело читал стихи, иногда пел, отчаянно жестикулируя.

Оля с Никитой, взявшись под руки, следовали на некотором отдалении, достаточным для того, чтобы можно было говорить не таясь. Но почему-то разговора не получалось. Никита мог предположить, что состояние Оля сродни ощущениям альпиниста, который покорил вершину: порадовался, покричал на весь свет, а дальше… — пора спускаться. Возможно, Оля уже думала о скором отъезде Ника, чье появление в этом городе отчасти вернуло ее в молодость. И вообще, что может думать женщина, никогда никого по-настоящему не любившая, и, возможно, не знающая, что такое любовь? Притом, что ее всю жизнь назойливо окружают любящие или просто симпатизирующие люди. Приносит ли такое состояние счастье или хотя бы обыкновенную радость?

Никита нарушил молчание, которое становилось неловким. Кивнул на Осеннего:

— Интересно наблюдать счастливого человека.

Оля тяжело вздохнула:

— Осенний обреченный человек.

Никита удивленно повернул к ней голову. Оля пояснила:

— Филя раздавит его. Или купит. Последнее вряд ли, не тот характер. Вадим, конечно, звезд с неба не хватает, несколько простоват, но горд. Значит, раздавит. Причем, сделает это так, чтобы мне стало как можно больней, и, значит, поучительней. Одного он превратил в собаку и посадил рядом со мной. Ты думаешь, Вано сторож? Нет! Он памятник!.. Другого убил! Третьего купил! А ведь мог бы и просто раздавить, — так нет, купил для разнообразия, для того, чтобы «потешить» меня… Всех других, менее значительных, убрал с пути каким-то неизвестным мне образом, но так, чтобы мне было понятно, что это его рук дело. Что-то подобное ждет и Осеннего, рано или поздно. Про шпионку я даже не говорю, — наплевать! А сын? О-о!.. И сын — не мой! Ты возвратишься? Ник?