Говори и ты - страница 6
Понтийское Однажды: здесь,
капля,
на
утонувшей лопасти от весла,
глубоко
в окаменевшей присяге,
оно зашелестит.
(На отвесном
тросе дыхания, тогда,
выше, чем сверху,
между двух узлов боли, пока
белая
татарская луна карабкалась к нам,
я зарывался в тебя и в тебя.)
Глория
пепла позади
вас, на три стороны,
руки.
То, что перед вами, с востока, вы-
пало жребием, страшно.
Никто
не свидетельствует
за свидетеля.
* * *
Целая нота:
из-под боли вступает виолончель:
силы тяги, ступенчато восходящие в противо-
небеса,
катят невнятицу перед
линией схода на посадку и к выезду,
вечер,
подъём по которому позади,
полон лёгочных разветвлений,
два
дыхательных облака дыма
роют яму в книге,
раскрытой шумом в висках,
что-то становится правдой,
двенадцатикратно накаляется
то, во что метко попали по ту сторону стрелы,
черно-
кровная пьёт
чернокровного семя,
всё — меньше, чем
оно есть,
всё — больше.
* * *
Большой, раскалённый свод
с вовне —
и долой —
рвущимся роем чёрных светил:
в окремневшем лбу овна
я выжигаю этот рисунок между
рогов, там,
где в пении извивов
срединная мякоть сгустившихся
сердце-морей набухает.
В
лоб чему бы
он не смог броситься?
Мир сгинул, я должен тебя нести.
Из книги
Fadensonnen
Нити солнца
* * *
Ты была моя смерть:
тебя мог я держать,
когда всё ускользало.
* * *
Разобранные на лом табу,
и мигрантство между ними,
во влаге миров, в
погоне за значением, в
от значений
побеге.
* * *
Роса. И я лежал с тобой, ты, в отбросах,
и гнилая луна
в нас бросала ответы,
мы рассыпались на крохи
и снова скатывались в одно:
Господь преломил хлеб>{22},
хлеб преломил Господа.
* * *
Как по маслу, тихо
причалит у тебя между бровью и бровью
единица игральной кости
и здесь остановится,
малое око без век,
глядя вместе с тобой.
Из книги
Lichtzwang
Принуждение светом
* * *
Однажды — у смерти как раз был наплыв —
ты спасся в меня.
* * *
Как ты высмертиваешься в меня:
даже в последнем
изношенном
узелке выдоха
ты застреваешь
занозой
жизни.
* * *
Вырежь богомольную руку
из
воздуха
клешнями
глаз,
обрежь пальцы,
охолости поцелуем:
сложенное теперь
происходит, захватив дух.
* * *
Оставлена мне,
перечёркнута балками накрест,
единица:
по ней я должен гадать,
пока ты, завернувшись в дерюгу,
вяжешь чулок-тайну.
* * *
в сторону нрава
смещается смысл,
в сторону смысла
нрав.
* * *
В обратную сторону произносимые
имена, все,
из них крайнее, ржанием
в цари возводимое
перед изморозью зеркал,
окружённое, осаждённое
многоплодными родами,
просвет между зубцов в нём,
который тебя, единичного,
среди прочих имеет в виду.
Из книги
Schneepart
Партитура снега
* * *
Неразборчивый текст этого
мира. Всё двоится.
Сильные часы
признают правоту время-раскола,
с хрипом.
Ты, втиснут в собственную глубину,
выбираешься из себя
навсегда.
* * *
Я слышу, топор зацвёл,
я слышу, место не называемо,
я слышу, хлеб, когда смотрит
на повешенного, излечивает его,
хлеб, который испекла ему женщина,
я слышу, они называют жизнь
единственным прибежищем.
* * *
Мир, вслед которому следует заикаться,
мир, в котором я буду
побывавшим в гостях, имя,
испариной стёкшее со стены,
которую лижет снизу вверх рана.
* * *
Ты, с сумеречной рогаткой,
ты, с камнем:
Уже перевечер,
я свечу вслед себе самому.
Отведи меня вниз,
займись
нами.
* * *
Листок, лишённый дерева,
для Бертольта Брехта:
Что это за времена,
когда разговор
уже почти преступление,
потому что он многое из того, что было сказано,
подразумевает>{24}?
Из стихотворений,
опубликованных
посмертно
Aus dem Nachlaß
* * *
И как сила
иссиливает, чтобы
действовать:
противоображает в
«теперь», извечает в «за»,
телескоп
принимает
лупу.
* * *
Наследуется
скрытое в открытом
начало.
* * *
Бог становится вилкой настройщика
как один из малых
праведников,