Грачевский крокодил - страница 61

— Нет, не в острог, а к аресту на четыре дня.

— Молодец, нечего сказать!

— Да помнишь ли, — оправдывался судья:- за самоуправство по сто сорок второй статье…

— Да черт бы тебя подрал совсем с твоими статьями! — горячился непременный член: — ну как же Анфису Ивановну в арестантскую-то сажать!..

— Куда же?

— Никуда нельзя…

— Это невозможно…

— Врешь, возможно! Ее можно посадить на диван, на кресло, а уж никак не в арестантскую!.. Шут ты гороховый!.. Смешное, право, дело! Вообразил себе, что если его выбрали в судьи, так уж он может всех сажать…

— Успокойся! — перебил его судья:-дело кончилось миром…

— А если бы не кончилось!.. Если бы этот, черт бы его подрал, Тришка, Гришка, Мартышка заупрямился!..

— Тогда, конечно, пришлось бы отсидеть…

— Отсидеть! — перебил его непременный член и, обратясь затем к Анфисе Ивановне, прибавил:

— Пожалуйста, прошу вас, не забудьте… передайте Мелитине Петровне, что я от нее в восторге и что целую у нее и ручки и ножки…

— Непременно…

— А она, кстати, очень хорошенькая! — заметил судья.

— Отличная бабенка — и говорить нечего!

После чая Анфиса Ивановна собралась было домой, но и хозяин и хозяйка упросили ее остаться у них переночевать и хорошенько отдохнуть. Приглашение было так радушно, что старушка согласилась, однако с условием, чтобы ее извинили, если она пораньше других уйдет спать.

— Слава богу! — проговорил исправник на ухо прокурору: — я очень рад, что она остается.

— Да, это вышло очень кстати…

Когда совсем стемнело, к крыльцу предводительского дома было подано два тарантаса. Прокурор, исправник и жандармский офицер взялись за шапки и, распрощавшись со всеми, вышли на крыльцо.

— А что, — спросил исправник: — не подвязать ли колокольчики?..

— Конечно, конечно! — подхватил жандармский.

Колокольчики были подвязаны, бубенчики сняты, и чиновники покатили в село Рычи.

— Куда их в такую темноть-то понесло? — спросила Анфиса Ивановна, прислушиваясь к шуму отъехавших экипажей: — вот переломают себе шеи, тогда и будут знать, как по ночам-то ездить…

— А нехай их! — проговорил непременный член и, подойдя к окну, как-то особенно нервно забарабанил пальцами по стеклу.

В тот же день «общество ревнителей» имело свое заседание и, согласно состоявшегося журнального постановления, порешило с наступлением сумерек открыть действия общества, приступить к ловле крокодилов. Так как описываемый день был воскресный, то почти все члены были налицо, и собрание вышло самое оживленное. Речей было произнесено несколько, дебаты велись шумно, но только без очереди, а одновременно, так как ораторы, не будучи в силах сдерживать себя и, сверх того, опасаясь позабыть озарявшие их мысли, торопились их высказывать, справедливо требуя притом о скорейшем занесении таковых в журнал, в том соображении, что «написано пером, не вырубишь топором», тогда как «слово не воробей, и за хвост его не поймаешь». Как ни хлопотал г. Знаменский водворить порядок, как ни старался внушить обществу, что для ведения дебатов необходимо соблюдать очередь, как ни звонил председатель Нирьют в колокольчик, призывая собрание к порядку, но ни внушения г. Знаменского, ни перезвон Нирьюта не могли достигнуть желаемых результатов. Г. Знаменский выходил из себя, пот катился с него ручьями, он метался по комнате, подбегая то к одному, то к другому члену, и в отчаянии хотел было бежать даже из собрания; но, припомнив, что то же самое происходит даже и на собраниях земских, решил терпеть до конца. Секретарь собрания, дьякон Космолинский, поместившийся за особым столиком, разложил перед собою несколько листов бумаги, написал на одном из них весьма красивым почерком «Журнал заседания» и принялся было записывать дебаты, но так как рука его никаким образом не могла поспеть за течением произносившихся мыслей, то он сразу же спутался, а чтобы не быть праздным зрителем, кончил тем, что начал писать все, что только приходило ему в голову. Поэтому к концу заседания на трех исписанных им листах были изложены все молитвы, которые он знал только наизусть. Но так как журнал по случаю всеобщего утомления никем прочитан не был, то дело кончилось тем, что грамотные его подписали, а неграмотные скрепили, начертив на нем несколько крестов.