Граф в законе. Изгой. Предсказание - страница 23

Они должны были прийти в одиннадцать. Но тихое, дробное постукивание подушечками пальцев по двери раздалось раньше.

Он вскочил, впустил в комнату двух невысоких крепышей в устрашающе надвинутых на брови кепках.

— О, бухляночки с мешочком[7]! — приветливо заметил первый, прижимая к боку плетеную корзинку. — Деловые будут!

— Проходите, присаживайтесь, гости дорогие! — разулыбался Студент, широко раздвигая руки, как его учил Олег: продавцы должны были пройти по узкому проходу между ним и стеной к двум предназначенным для них стульям по ту сторону стола.

Другой, усаживаясь на предложенное место, спросил зло и хмуро:

— Ты балатак[8], что ли?..

И тут же замолк, настороженно глядя, как вслед за ними, опираясь на деревянный костыль, переступил порог неопределенного возраста человек, высокий, в серой шляпе, из-под которой по окраинам щек спускались густые бакенбарды. Строгий, жесткий взгляд его был устремлен в какую-то невидимую впереди точку. Чуть скошенный нос, как у профессионального боксера, и рваный шрам на подбородке придавали ему вид грозный и неприступный.

Не сказав ни слова, он присел против близнецов, передал Студенту костыль и, склонившись, начал гладить ладонями негнущуюся ногу, видимо, успокаивая боль. Это был Олег, но Студент в первую минуту усомнился — ни по каким, даже малейшим приметам не мог признать его.

— Где красный товар[9]? — гулко и резко пронеслось по комнате.

— Сначала голье[10] покажи! — уже с фальшивенькой бодростью откликнулся хмурый.

Олег звучно щелкнул пальцами. Тут же Студент вытащил из-под шкафа брезентовый саквояж и, высыпав на стол груду денежных пачек, поставил саквояж возле больной ноги Олега.

— Здесь все, по уговору. Щупай!

Деньги преобразили хмурого. Лицо засветилось, дрожащие руки стали разрывать одну пачку за другой.

— Куклы[11] не мастерим! — коротко бросил Олег, как хлестнул по щеке. Он все еще поглаживал, разглядывал свою ногу.

Хмурый оторвал руки от денег, словно ожегся.

— Да я что… Я не это… На блат ведь продаю…[12]— Чувствовалось, что он уже сдается под давлением властного голоса. — У нас все в скрипухе…[13]

Рядом с деньгами на стол посыпались, засверкали, заискрились драгоценности: самодовольное золото, надменно холодное серебро, многоцветные камни — ярко-синие лазуриты, красноватые гранаты, голубовато-зеленые изумруды, узорчатая яшма, золотистые топазы, а среди них царственно гордые бриллианты, таящие за вспышками света свою загадочную животворную суть.

Склонившись над столом, Олег начал с придирчивой педантичностью разглядывать, приближая к глазам, кольца, кулоны, броши, ожерелья, браслеты… Продолжалось это долго, в полной тишине. Оба продавца, напряженно дыша, следили за его движениями так, будто он совершал неведомое им таинство.

В отдельную группку легли четыре роскошных ожерелья из крупных бриллиантов, золотой браслет, змейкой свернувшийся в три кольца, — на ее вздернутой хищной головке сияли глазки из благородного опала, — и четыре массивных золотых перстня, украшенных редкими камнями.

— Под липой не лежали? — спросил Олег тихо.

— Тут же бирки магазинные, — встревоженно, уже с оттенком уважения воспротивился хмурый.

— Магазинные? — ядовито передразнил его Олег. — Проверим…

Он снова хлестко щелкнул пальцами.

— Соломон? — уточнил Студент.

— Да. И побыстрее!

— Я мигом. Он надо мной живет.

— Стоп! — Олег провел взглядом по той части стола, где лежали ювелирные изделия и пачки денег. — Хоть и свой Соломон, а надо провести его коридором[14]. Тачку свести[15] по старой дуре сможет. У тебя какой-нибудь пакет есть?

— Найду.

— Дай ему, — Олег указал пальцем на молчаливого продавца. — Пусть считанный товар соберет… А ты, — впервые глянул он на хмурого, — затырь голье в едальню[16] и гроб[17] на бидрик[18] замкни…

Когда все было сделано и на виду остались лишь отобранные Олегом драгоценности, последовало новое указание хмурому:

— Положь бидрик сюда, на блюдечко. Пусть перед зенками[19] покемарит[20]. Агач![21] Давай Соломона!

Студент выбежал из квартиры и затопал вверх по лестнице.

На ступеньках у чердачной двери ждал его дядюшка Цан, тоже неузнаваемый: лохматые седые космы, тяжелые роговые очки, преображенное гримом лицо — типичный старый-престарый еврей. Вдобавок еще накинутая на плечи грубошерстная женская шаль.