Графиня Салисбюри - страница 21
— Клянусь, он прав; где же посланный?
— Вот этот молодой человек, с рыжеватою бородою, который стоит на. той стороне улицы, прислонившись к колонне с соколом на руке, как будто какой-нибудь барон Империи или пэр Франции. Мне кажется, эти англичане думают, что они все происходят от Вильгельма Завоевателя.
— Нужды нет, надо льстить их самолюбию. Пригласи от моего имени этого молодого человека на ужин, который я даю архиепископу Колонскому, маркизу Жюлие и всем депутатам. Посади его за стол так, чтобы самолюбие его было удовлетворено, однако не очень, например, между Куртрезьеном и тобою; старайся, чтобы он не был близко ко мне, дабы не дать подозрения, что он нам нужен, но и не далеко, так, чтобы я мог видеть его лицо. Посоветуй ему не говорить ничего о делах, угощай его, заставляй пить; я поговорю с ним после ужина.
Жерар Дени поспешил передать Вальтеру порученное ему приглашение; молодой человек принял его, как милость, оказанную званию, дающему на это ему право, и стал на место, назначенное Дартевелем между Куртрезьеном и начальником ткачей.
Общество было почти столь же многочисленное, и ужин так же великолепен, как в Вестминстерском дворце, описанный нами в начале нашего повествования; такое же множество слуг, такое же изобилие серебряной посуды, разных дорогих вин; только собеседники представляли собою совсем другое зрелище, потому что, за исключением маркиза Жюлие и архиепископа Колонского, сидевших за верхним концом стола, по обеим сторонам от Дартевеля, Фокемона и Куртрезьена, которые сидели против него, все прочие были простые обыватели и начальники обществ, почему и сидели по старшинству лет за столом, который был пониже того, за которым находились почетные гости. Что же касается Вальтера, то он, пропустив своего соседа вперед, присоединился вместе с ним к дворянам, оставив Жерара Дени поместиться во главе второго стола, и поэтому находился почти против Дартевеля, пользуясь той же, как и он, выгодой рассматривать друг друга.
Пивовар был человек лет сорока пяти или сорока восьми, среднего роста, довольно полный, он носил волосы, остриженные в кружок, бороду и усы по моде тогдашних дворян; хотя физиономия его и выражала добродушие, но иногда быстро брошенный взгляд придавал ей вид хитрости. Одет он был так богато, как только позволяло ему его звание, и имел на себе полукафтан темного сукна, вышитый серебром и обшитый чернобурым лисьим мехом; золото, горностаевый и беличий меха, как равно и бархат, составляли одежду одних дворян.
Вальтер был прерван в своих наблюдениях служителем, который, нагнувшись, сказал ему на ухо несколько слов, и епископом Колонским, начавшим с ним говорить.
— Мессир, — сказал епископ, — кажется, я могу вас так называть?
Вальтер поклонился.
— Позвольте мне полюбоваться вашим соколом, которого служитель ваш держит на руке; он, кажется, прекрасной, хотя и неизвестной мне породы.
— С большим удовольствием, — отвечал Вальтер, — тем более, что вы этим даете мне случай просить извинения, в том, что он присутствует в нашем обществе, — и единственно потому, что Роберт не знал, куда его посадить, почему сию минуту и предложил мне просить, не позволите ли вы поместить его с вашими соколами?
— Да, да, — сказал, смеясь, Дартевель, — мы, обыватели, не имеем ни псовой, ни соколиной охоты, но взамен этого в моем доме есть много Кладовых, много конюшен; и вместо псарни и птичного двора, у нас есть обширные площади для помещения войск; и я думаю, что собаки и сокола господина епископа Колонского, оставив дома Иакова Дартевеля, будут жаловаться на оказанное им у него гостеприимство; хотя бедный пивовар всеми силами старался сделать дом свой достойным чести, оказанной ему его посетителями.
— Поэтому, любезнейший Дартевель, — отвечал маркиз Жюлие, — обещаю вам, что мы все, как равно все наши служители, собаки и соколы, будем помнить прием, сделанный нам вами, всеми депутатами добрых городов Фландрии и начальниками округов Ганда, — прибавил он, обращаясь и кланяясь собеседникам, сидевшим за вторым столом.
— Мне кажется, мессир, вам не следует извиняться, — сказал архиепископ Колонский, смотревший долго с видом знатока на сокола, — я убежден, что эта птица древнее и знатнее родом многих французских дворян, особенно со времен Филиппа III, который вздумал продать дворянское достоинство золотых дел мастеру Раулю, чьи предки, как кажется, заключались в слитках серебра и золота, обращенных им потом в монету. Однако, признавая эту птицу породистою, я, несмотря на мои познания в охоте, не могу определить, откуда они родом.