Граненое время - страница 15
— Мои напутствия, видимо, излишни, сработаетесь, раз вместе воевали.
Когда-то они клятвенно обещали друг другу встретиться после войны при любых условиях, и уж, конечно, не потерять друг друга из виду, переписываться как можно чаще. Так оно и было сначала. Но потом связь их начала ослабевать, а в сорок седьмом году оборвалась совсем. Трудно сказать, кто виноват — Синев или Братчиков. Пожалуй, виноваты оба в равной степени. А впрочем, что значит переписка с ее житейскими пустяками в сравнении с молчаливой мужской дружбой, способной выдержать какую угодно проверку временем?
Всю дорогу от областного центра до строительной площадки они говорили о своих однополчанах. Спрашивал Алексей Викторович, отвечал Синев. «Где теперь наш весельчак капитан Астафьев?» — «Убит в Восточной Сербии, при взятии Ягодины». — «А начальник штаба старший лейтенант Мелехин?» — «Погиб под бомбежкой на Балатоне, во время третьего контрнаступления немцев». — «Был у меня в батарее сержант Коля Хаустов, ты его должен знать, стихи писал в дивизионную газету». — «Подорвался на мине, когда мы после победы совершали марш от Праги к Клужу. Сошел с дороги за цветами...»
Убит, погиб, подорвался на мине, умер в госпитале, сражен выстрелом из-за угла... А Братчиков целых пятнадцать лет числил их всех в живых.
— Как Витковский, узнал тебя? — спросил в свою очередь Синев.
— Нет, конечно. Пришлось напомнить ему о переправе через Кубань. Все-таки молодец Витковский. Не усидел и месяца без дела. Нравятся мне такие.
— Прошумел во всех газетах.
— Зато ты преподнес сюрприз в виде своей персоны. Даже брату, в совхоз, ничего не написал.
— Я звонил Захару — из Москвы и из обкома.
— Странно, он словом не обмолвился.
— Уговор был на сей счет. Не хотелось втягивать старых дружков в эту историю с моим назначением, чтобы обошлось, так сказать, без протекционизма!
— Когда мне сообщили, что нашелся какой-то там служака-рубака, то я было приготовился к схватке, — без меня меня женили!.. А тебя не смущает, что твой бывший подчиненный оказался теперь твоим начальником? Военные — люди честолюбивые.
— Могу служить под твоим началом хоть водовозом.
И остаток пути они проговорили о войне, о ее уроках.
Братчиков слушал Синева с жадным любопытством: запасники всегда наивно сомневаются, как бы там без них не забыли уроков прошлого...
В июньский полдень в степи останавливается все: и солнце, и ветер, и облака. Сурки прячутся в своих норах-катакомбах; дремлют, раскрылившись, беркуты на каменистых горках; отлеживаются в зарослях чилиги, бобовника и вишенника матерые лисицы; даже трескотня кузнечиков в выжженной траве стихает. Природа знает свой мертвый час. И люди, повинуясь ей, устраиваются в тени передохнуть немного, пока не спадет жара и ветер не тронется с Уральских гор, подгоняя уставшие от долгих странствий сухие тучки, поторапливая солнце, изленившееся на летнем большом привале.
Синев застал Братчикова одного в пустом здании управления строительства (оно только что было сдано в эксплуатацию).
— Я уже решил, что ты тоже спишь, — сказал Братчиков. — Даже главный инженер избаловался.
— Чтобы не мешать тебе собраться с мыслями.
— Что мысли, надо собираться с силами. А нас вот все подводят и подводят: опять срезали заявку на цемент, недодали одиннадцать тяжелых самосвалов, задерживают рабочие чертежи котельной.
— Худо. Объясни мне, Алексей, это случайные заминки или так всегда бывает в начале стройки?
— И в начале и в середине, и в конце! Стройка, братец, не армия, где всего вдоволь, где все точно в срок. Мы здесь вечно мобилизуем внутренние резервы. Но что в этой степи можно мобилизовать? Сурков да сусликов!
— Цемент я достану. Поеду в облисполком и выпрошу.
— Давай, давай. Только не забудь нарядиться в парадную форму с полковничьими погонами, со всеми орденами и медалями, — и прямо к председателю. Жаль, что Витковский пошел в совхоз. Какой бы это был толкач!
— Ты, что же, сомневаешься в моей пробивной силе? Я же артиллерист.
— А самосвалы добудешь? Одиннадцать наших самосвалов завернули на медный рудник.
— Постараюсь выручить и самосвалы. Вот за чертежи котельной не берусь — не понимаю в теплофикации.