Грани веков [СИ] - страница 20

Ярослав открыл было рот, чтобы возразить, но тут же закрыл его.

— А Михалыч? — спросил он. — Вернулся?

— Давно уже! — Ирина вздохнула. — Подай фонендоскоп.

— Извини, — пробормотал Ярослав, — там просто… ну, один бомж неадекватно себя вёл, полиция помочь попросила…

Ирина хмыкнула. — Тебе своей работы мало, что ты полиции бомжей собирать помогаешь?

— Да это Андрюшка наш блажил, — неожиданно вмешалась старушка, — он тут при храме постоянно крутится, его гоняют все время, а он обратно приходит. Бездомный он, его тут подкармливают иногда. Так-то он безобидный, но пьющий, вот выпимши, бывает, иногда, хулиганит.

— Понятно, — Ирина поджала губы. — Вот эту таблетку под язык, рассосать. Посидите немного, потом давление перемеряем еще раз. Ярослав, запиши данные, я не успела.

Ярослав пробрался на сиденье между кабиной и салоном.

Коган мирно дремал в своем кресле, Михалыч грыз ручку, зависнув над кроссвордом.

— Михалыч, — подал голос Ярослав, — а кто такие схизматики?

— Еретики, — пояснил Евстафьев. — Ну и вообще — раскольники всякие. Схизма — это вроде как раскол по латыни.

— По-гречески, — поправил его Коган, не открывая глаз.

— Расщепление, — пробормотал Ярослав.

Хронин тоже говорил про схизму. И еще про что-то, какое-то похожее слово… Что-то почти из тех же букв…

Схима… Хизма… Хиазма!

— Давид Аркадьевич!

— Мм?

— А хиазма — это не то же самое?

— Нет, — Коган зевнул. — Хиазма — это место пересечения зрительных нервов. По-гречески означает — перекрест.

— Ярослав! — окликнула его Ирина. — К нам еще обращение, начинай оформлять.

Ярослав кивнул, доставая из папки новый лист. В голове у него звучали слова Хронина: «Нужен лишь шаг, толчок — и тогда схизма станет хиазмой!»

В течение следующих полутора часов они приняли еще с десяток обращений, в основном с жалобами на повышенное давление, головокружение, стертые ноги и прочую, по выражению Когана, «амбулаторку».

После того, как очередной пациент покинул салон, Михалыч достал пакет с бутербродами и небольшой термос, в котором оказался горячий ароматный кофе.

Они едва успели разлить его по стаканчикам, когда ожила рация.

— Девятая бригада, примите вызов! — донесся до них искаженный помехами голос диспетчера.

— Пишем! — поспешно откликнулся Ярослав, отставляя чашку в сторону и беря ручку.

— Срочность первая, вызывает на себя тринадцатая бригада, женщина, восемьдесят пять лет, кардиогенный шок. Адрес: Варшавка, сорок. Как поняли?

— Поняли, поехали, — ответил Коган вместо Ярослава. — Ну что, ребята, отдохнули и хватит.

— Вы-то, может и отдыхали, Давид Аркадьевич, — заметила Ирина, — а я бы лучше еще здесь посидела, чем за чужой район ездить. Теперь до ночи оттуда не выберемся. Ближе никого не нашлось, что ли?

— А за наш кто, думаешь, ездит, пока половина бригад с подстанции здесь священную реликвию караулят? — Коган развел руками. — Вот потому и мотаемся. Бригада, кстати, там тоже наша, тринадцатая…

— Мансур! — Ярослава прорвало. — Мы с ним сегодня на ней вместе должны были в ночь работать! Давид Аркадьевич, это та самая бабка, про которую я говорил!

— Та, у которой ты копию чужую снял? — уточнила Ирина. — И которая потом решила, что ты у неё крест украл? Это судьба, Ярик. Вас явно тянет друг у другу. А ты еще жаловался, что тебе внимания не хватает.

— Но ведь кардиограмма чистая была, — повторил Ярослав, пропустив подколку мимо ушей.

— Разберемся, — успокоительно прогудел Коган, — не переживай.

Реанимобиль, сверкая синими проблесковыми маяками, несся по Волхонке. Под надсадные завывания сирены, Михалыч выехал на Большой Каменный Мост и далее — через Большую Полянку и Люсиновскую улицу на Варшавское шоссе. Банки, отели, рестораны сменяли друг друга, словно в калейдоскопе. Рекламные неоновые щиты сливались в сплошную, переливающуюся разноцветными огнями полосу.

Всю дорогу Ярослава не покидало стойкое ощущение дежа вю, усиливавшееся с каждой минутой.

Вот замаячила знакомая коробка пятиэтажек, машина свернула на узкую аллею, а затем — в арку; снова тот же двор, и даже скоропомощной форд стоял на том же самом месте, что и утром, и за рулем дремал все тот же Богдан.