Граница. Таежный роман. Пожар - страница 33
Ах, как он пел! Не горлом, не голосом — всем тощим маленьким телом, всей трепещущей душой. Он забыл себя, не чувствовал ни страха, ни смущения, он сам был этой огромной песней.
Усатый старшина во втором ряду, у самого окна, смотрел на Вадима, не отрываясь, и шевелил губами — помогал. А когда песня закончилась, старшина покрутил головой, встал и пошел по проходу, звякая медалями, вытирая кулаком глаза, — покурить.
Нечасто Вадиму впоследствии удавалось испытывать нечто подобное. Этот священный восторг и любовь к тем, для кого он поет. А потом и вовсе выход на сцену стал каторгой, постылым ремеслом — ради куска хлеба, точнее, ради глотка водки.
Но сейчас вдруг душа, оставившая его в наказание за то, что посмел жить без любви, без жалости, без вдохновения, вернулась. Он почувствовал краткую пронзительную боль.
Может быть, потому, что зал был такой же маленький и бедный, доски сцены так же тихонько поскрипывали и пианино было расстроено. И усатый старшина, правда без медалей, сидел во втором ряду, у окна. А детские голоса во все века одни и те же.
Позже Вадим нашел в Альбине бездну достоинств, за которые, как он думал, и полюбил ее. Несмотря на свою неземную красоту, Альбина оказалась человеком очень земным. Замедленная речь ее теперь стала веской, а взгляд слегка прищуренных, будто близоруких глаз был обращен только на него. Наверное, она и впрямь видела то, что не видели другие.
Он полюбил Альбину за то, что она вернула ему его самого.
Она с упорством, переходящим временами в упрямство, занялась самыми вещественными, самыми приземленными сторонами жизни Вадима, и это потрясало его.
И то, что он предложил ей поехать с ним, а она, замужняя женщина, так легко приняла это предложение, казалось ему вполне естественным.
Нелепо уезжать, оставляя свою душу.
Поклонники вновь безумствовали. Не отпускали Глинского со сцены, толпились у выхода, забрасывали цветами, наиболее рьяные почитатели, а особенно почитательницы, следовали за ним из города в город.
Вот и теперь, едва сойдя со сцены, он попал в разгоряченную толпу. Восторженные девчонки визжали, дамы посолиднее протягивали блокнотики и его фотографии, вырезанные из журналов, — для автографов. Вадим улыбался, пожимал чьи-то руки, расписывался…
Расталкивая поклонниц, пробилась к нему растрепанная журналистка с местной радиостанции, протянула микрофон.
— Такой успех! Такой успех! — застрекотала она. — Вы дадите еще концерты в нашем городе?
Вадим покосился на Альбину. Она чуть заметно опустила ресницы.
— Да, еще два… нет, три концерта. И я выступлю в музыкальной школе — специально для юных вокалистов. Бесплатно, разумеется.
Журналистка задохнулась от восторга. Какой материал! Она заглянула в блокнотик: так, какой там следующий вопрос, согласованный с главным редактором?
— В чем секрет вашего успеха?
Так, сейчас он скажет, что внимание партии и правительства, оценивших его скромные успехи высокой премией… советы и критика товарищей…
Она сама сроду бы об этом не спросила. Есть кое-что в жизни Вадима Глинского, что интересует и ее, и радиослушателей гораздо больше. Например, кто эта эффектная странноватая блондинка, которую он так нежно обнимает за плечи.
Вадим ответил очень серьезно:
— Своим успехом я обязан любимой женщине. У меня открылось второе дыхание.
Журналистка вспыхнула. Ничего себе ответ! Как пить дать вырежут. А, пропадать — так с музыкой. Она обратилась к Альбине:
— Вы согласны с вашим… э… возлюбленным?
Журналистка знала, что официально Вадим не женат, девочки из гостиничной обслуги сказали. Разведен, и довольно давно.
Альбина глубоко вздохнула и произнесла тихим, ломким голосом (как осенняя льдинка на темной реке — вот какой у нее был голос, Вадим мог слушать его часами):
— Я только скромная помощница. Вы же сами знаете, какой Вадим талантливый. Я счастлива, что он разделяет свой успех со мной.
— Альбина, не скромничай, — пожурил ее Вадим. — Если бы не ты, я бы просто пропал.
Он сдержанным кивком и извиняющейся улыбкой дал понять журналистке, что интервью закончено, и двинулся к выходу, увлекая за собой Альбину.