Граница. Таежный роман. Солдаты - страница 71
Марина открыла глаза и огляделась. Здесь, в этой комнате, она проведет еще несколько лет. Потом, быть может, они переедут — в другой дом, в другой городок. Но все останется по-прежнему.
Что ж, она готова. Единственное, что она еще должна успеть сделать, — сказать Ивану правду. Пока не поздно, пока Марина — еще прежняя Марина, а не та, какой он увидит ее через девяносто два дня.
Марина вышла из дома и направилась в сторону казармы. Сперва она шла медленно, потом побежала — почти той же дорогой.
Кто-то негромко произнес ее имя. Вздрогнув испуганно, она остановилась. Голос был незнакомым, глухим. Конечно, воинская часть воинской частью, но мало ли что придет в голову вчерашним курсантам после вечера с вином «Тырново»?
Из темноты, отлепившись от ствола пихты, вышел Жгут. Он был пьян и явно расстроен, причем расстроен больше, чем пьян.
— Марин, подожди… Не ходи туда. — Он потоптался на месте, собираясь с духом. — Иван уехал.
— Как — уехал?! — потрясенно спросила Марина. — Когда?
— Полчаса назад, — соврал Жгут.
Марина повернулась и побрела обратно. Жгут догнал ее, схватил за плечи, и она ткнулась лицом в его плечо, оцарапав лоб о звездочки на погонах.
Лейтенант Столбов затянул вещмешок. Все, собрался. Только бритву завтра туда кинет — и вперед, на Береговую. На три месяца. Да хоть на три года! Ему теперь все равно. Он сожмет сердце в кулак, стиснет зубы и скомандует своим мыслям: «Р-разойтись!»
Ребра уже не так ныли, но разбитая губа продолжала саднить, а под левым глазом разливался, багровея, приличный синяк. Самый подходящий вид для Береговой.
Иван бросил вещмешок на койку и вышел на улицу. Городок еще не спал — где-то слышался смех, но далекий, тихий, играла музыка. Длинный, суматошный праздничный день догорал, будто свеча на именинном пироге. Иван достал папиросы, чиркнул спичкой — она вспыхнула и тут же погасла. Он чиркнул снова и, пряча огонек в ладони, прикурил. Затягиваться было больно. Бросив папиросу, он затоптал ее и сел на траву.
Легко сказать — сожму сердце в кулак, скомандую «смирно». Поди сожми — оно колотится еще сильнее, протестуя.
Иван полез за пазуху и вытащил тонкую ученическую тетрадь. Прошелестел страницами, оторвал заднюю часть обложки, одну сторону которой занимала торжественная клятва пионера, а другую покрывал его собственный угловатый почерк.
Прости, Марина. Столбов сложил вчетверо оторванную обложку и сунул ее в карман. Достал спички и поджег тетрадь — она горела долго, обугливаясь с одного края, и в этом синеватом пламени исчезали, корчась, неровные строчки его признаний.
Тетрадь догорела, посыпались в траву хрупкие серые хлопья. Иван встал и растер их подошвой сапога в прах.
Мария Васильевна Борзова налила в чашку заварки, добавила кипятку и, открыв сахарницу, насыпала две ложечки.
— Третью клади, — сказал Степан Ильич. Он сидел за столом в пижаме и просматривал «Правду», развернув газету на всю ширину.
— Я три и положила.
— Две, — невозмутимо возразил полковник. — Ложка только два раза звякнула.
Мария Васильевна шумно вздохнула и звякнула ложкой о сахарницу.
Степан Ильич сложил газету, снял очки и потер переносицу. Подвинул к себе чашку, подул, сделал глоток.
— Маша! — строго сказал он. — Не хитри!
— Варенья вон лучше возьми, — не смутившись, предложила Мария Васильевна. — Там все-таки витамины.
— Витамины… — проворчал полковник. — Ну ладно, давай варенье. Клубничное осталось?
— Осталось, по-моему. — Мария Васильевна открыла дверцу буфета, но тут раздался звонок в дверь.
— Кого это еще черти принесли в такое время? — сердито произнес Борзов, привстал и сразу подобрался, распрямил плечи.
Поздние звонки обычно не сулили ничего хорошего. А сегодня могло быть что угодно — народ разгулялся, и кое-кто не в силах был остановиться. И вроде водка присутствовала на вечере чисто символически — по наперстку на брата, а пьяных все равно оказалось довольно много. Сухим вином так не упьешься, ну, конечно, если не литрами его употреблять.