Гранит не плавится - страница 10

Не знаю уж почему, но эти стихи с удивительной силой отозвались в моей душе.

— Здорово пишет! — негромко сказал Костя. — Если бы я учился, тоже стихи бы писал… Иногда в душе такое делается, что словами не скажешь, а вот стихами можно…

Спускались сумерки. Большой багряный диск солнца, скрывшись наполовину за дальними холмами, окрасил редкие облака в розовый цвет. Подул ветерок. Мы молча следили, как медленно угасал день, как в небе одна за другой зажигались звёзды…

Дома меня ожидал сюрприз. Мама приготовила подарок, да ещё какой! Тёмно-синий шерстяной костюм, белую рубашку, галстук. На столе красовался румяный пирог, бутылка вина.

— Мама, можно Костю позвать? — спросил я, поблагодарив за подарок.

— Ну конечно!

Я сбегал за Костей, затащил его к нам. Мы пили вино, вслух мечтали о будущем, пробовали петь. И мама развеселилась, у неё даже щёки порозовели.

Утром я заметил, что на её пальце нет золотого колечка с крошечным камнем — папиного подарка.

— Ой, мама, зачем ты это? — Я чуть не плакал.

— Мне так хотелось сделать тебе приятное в день окончания школы, — ответила она, улыбаясь сквозь слёзы.

Скорее на работу, на какую угодно, лишь бы хоть немножко помочь ей!..

Я пошёл в железнодорожные мастерские. Разыскав мастера Чеботарёва, начал было объяснять ему цель моего прихода, но он не дал договорить:

— Знаю, работа тебе нужна!

Я кивнул головой.

— Жаль, конечно, что не можешь дальше учиться. Слыхал, способности у тебя большие. Ну ничего, повариться в нашем котле тоже не мешает! Пошли…

Он повёл меня к начальнику мастерских, сказал тому, что я хочу поступить на работу, что меня можно принять учеником токаря, — парень я грамотный, школу железнодорожную с отличием окончил.

Начальник поправил пенсне, внимательно посмотрел на меня, взял карандаш.

— Как зовут?

— Иван Силин.

— Силин?.. Знакомая фамилия! Постойте, это не тот ли машинист Егор Силин, которого после пятого года выслали из Петербурга и отдали под надзор полиции?

— Так точно, это его сын. А год назад Егор Васильевич сложил голову за царя и отечество! — ответил Чеботарёв.

— Это ничего не значит! Была бы его воля, он поступил бы совсем по-другому… Так, так, сын Егора Силина, значит, — начальник ещё раз посмотрел на меня. — Ладно, я приму его. Но, молодой человек, не советую вам идти по стопам отца! — Он написал и протянул мне записку.

Я изо всех сил сдерживался, чтобы не нагрубить ему.

Спускаясь по лестнице, я спросил Чеботарёва:

— За что отца выслали из Петербурга и отдали под надзор полиции?

— Ты про большевиков, про Ленина слыхал?

— Нет.

— Придёт время — услышишь… Твой отец был большевиком-ленинцем.

Большевики-ленинцы, — кто они такие, почему власти боятся их? Всю дорогу домой я думал об этом.

Дома спросил маму: кто такие большевики-ленинцы?

— Кто тебе сказал о них? — встревоженно спросила она.

Я рассказал о разговоре с Чеботарёвым.

— Эго смелые, благородные люди, революционеры, борцы за счастье народа, — сказала мама и, помолчав, добавила: — Да, твой отец был большевиком… Но ты, Ваня, ты… — Она подняла на меня полные слёз глаза, в них я увидел страх, мольбу. Теперь я твёрдо знал одно: раз отец пошёл с ними, — значит, большевики стоящие люди.

На следующий день встал задолго до гудка, надел папину блузу, завернул в бумагу завтрак и зашагал! по направлению к мастерским.

Мама, поёживаясь от утренней прохлады, стояла у порога и долго смотрела мне вслед. Я обернулся и по-» махал ей рукой.

Детство моё кончилось.

Всё получилось так, как я и предполагал: на первых порах работа у меня не ладилась. То резец неправильно поставлю, то чурку не так закреплю. В результате — брак. Видя, как я огорчаюсь, мой учитель, токарь Алексей Чумак, говорил:

— Ничего, парень! Ты шибко не переживай и хозяйского материала не жалей, — научишься!

Однако научился я не скоро — прошло больше трёх месяцев, прежде чем я сумел затачивать несложные детали.

Принёс я домой первую получку. Мама обняла меня, расплакалась.

Но что бы ни говорила мама, я гордился, что ем хлеб, заработанный своим трудом.