Грантхавали (Собрание) - страница 15

Образы, связанные с украшениями, драгоценностями: жемчужное ожерелье, нанизанное на тонкую нить; драгоценная жемчужина; бесценный драгоценный дар, алмаз, тилак трех миров – символы Божества, так же как синдур – символ любви к Раме.

В поэзии Кабира мы находим образы, отражающие и деревенский уклад жизни, нескончаемые заботы индийского крестьянина: орошение, возделывание, посев, сбор урожая. Механическое приспособление для подъема воды из колодца или реки в виде колеса с черпаками, персидское колесо-нориа, которое постоянно вращается и символизирует сансару, в которой беспомощная душа переходит из одного тела в другое. Сильное и плодородное зерно, которое следует посеять и оросить, символизирует имя Рамы; съеденный птицами урожай, который не охранял сторож, соотносится с земными страстями, уничтожающими в душе человека любовь к Всевышнему.

Таков далеко не полный перечень образов и символов Кабира, взятых из повседневной жизни средневековой Индии.

Особое место в творчестве Кабира занимает лирическая символика любви, связанная с разлукой ("вираха") (1)'. Концепция разлуки, в основе которой лежит идея страстного желания соединиться с Божественной душой, нашла яркое отражение в поэтической традиции бхактов и суфиев. Тема разлуки, отделения имеет свою историю в лирико-романтической поэзии древней и средневековой Индии. Это чувство, как правило, испытывает женщина. Она описывается в стихах Кабира как "вирахини" – женский символ души-супруги, которая отделена от своего супруга и ждет мистического соединения с ним [53,335]. Кабир, как и поэты-суфии, подчеркивает единство разлуки и любви, их неразделимость, стремление одного раствориться в другом. И в этом проявляется общность концепции любви Кабира и суфийской лирики. В то же время песни любви и разлуки у Кабира связаны с фольклорной песенной традицией народов Северной Индии и особенно с народными песнями Раджастхана [96, 146, 7]. Поэзия Кабира, питаясь корнями народной фольклорной мудрости, сливается с ней воедино, обогатив ее своим неординарным и оригинальным видением мира.

Известно, что Кабир не получил традиционного образования: "не прикасался к чернилам и бумаге", – как говорится в одном из его стихотворений. Он ткал свое полотно и распевал свои стихи-наставления повсюду, где он бывал. Традиция говорит том, что Кабир много путешествовал по стране, общался с разного рода святыми, вероучителями – как индусами, так и мусульманами. Он участвовал в философско-религиозных диспутах, выходя из них всегда победителем. И, конечно, от суфийских поэтов Кабир слышал имена и стихи таджикско-персидских поэтов-классиков Рудаки, Саади, Хафиза, Омар Хайяма и своего современника Джами. Идея любви к Богу, призыв к единению с Ним являлись основным положением бхакти и суфизма к период средневековья как в Индии, так и в Персии.

В Иране, Средней Азии и в Индии в XIII—XV вв. наблюдается значительное сходство в исторической и культурной жизни. Подъем народных движений, усиление внимания поэтов к человеческой личности находили выражение в еретическом onпозиционном суфизме в Иране и Средней Азии и бхакти в Индии. "Из всех стран Востока, принявших Коран, наиболее чуткой к этому учению оказалась Персия, о чем явно говорит ее литература: целые плеяды писателей и, главным образом, поэтов своими высокохудожественными произведениями не только развили до совершенства и укоренили учение на своей родине, но непосредственно вынесли его далеко за ее пределы" [14, 3].

Идея равенства людей перед лицом единого Бога нашла благоприятную почву в Индии. Признание возможности для каждого человека общения с Божеством подрывало один из основных устоев ортодоксального индуизма, состоящий в том, что кастовая принадлежность человека – это следствие его кармы ("воздаяния за поступки"). Общечеловеческим, гуманистическим содержанием, свойственным возрожденческому характеру творчества как Саади и Руми, с одной стороны, так и Кабира – с другой, объясняется единство их идей, которое выражается в так называемом индо-мусульманском синтезе Кабира.