Гравилет «Цесаревич» - страница 25

– А что, собственно, значит – исчез? – спросил я.

– Исчез – это исчез, и все тут, – вздохнул Болсохоев. – Вскоре после отлета пошел домой обедать – он живет тут относительно неподалеку, на ближней окраине Тюратама: от остановки автобуса, который ходит между аэропортом и городом, ему ходу минуты три, поэтому и обедал он обычно не в столовой, а дома… И тут – сообщение получаем из столицы. Ну, пока раскрутились – еще час прошел, не меньше. Туда, сюда – нет Кисленко. Все под рукой, а его, как у вас в России говорят, будто корова языком слизнула. С работы ушел, домой не пришел. Мы на вокзал, на автовокзал, в пассажирский аэропорт, всем кассирам, всем постовым суем фотографию – нет, не помнят. Конечно, это не гарантия – мог проскочить, и его не запомнили, или на попутках удрал, да мало ли… Но – странно все же. И ведь какая тут еще несуразица – он, как обыск показал, перед тем как из дому на работу идти в то утро, все документы уничтожил.

– Как это? – опешил я.

– Водительские права сжег – корочки обгоревший кусок нашли в пепельнице, и все. Над паспортом куражился, будто озверел – рвал по странице и жег, орла изрезал ножиком и тоже подпалить хотел, но обложка обуглилась только, жесткая… В той же пепельнице еще зола, уж не поймешь от чего.

– Как же он на работу попал?

– Пропуск, значит, сохранил.

– А вы этот пропуск по городу поискать не пытались? В мусоре, в урнах… и просто так, на тротуаре каком-нибудь, на лестнице?

– Признаться, нет.

– Если быть логичным, он сразу после дела должен был избавиться и от последнего из столь ненавистных ему документов. Скажем, прямо в автобусе швырнул под сиденье и еще каблуком потоптал… или в канаву на обочине. Нет, пожалуй, не найти, если в канаву. А в автобусе – пожалуй, найти, Яхонт Алдабергенович! И в урне найти!

Он с сомнением покачал головой. Зато Круус удовлетворенно засопел, закивал.

– А в больницах вы искали его?

– А как же! Все три стационара, все травмопункты, профилакторий… даже в моргах смотрели. Нету. И происшествий никаких не было – ни драки, ни наезда, ни убийства, ни несчастного случая. То, что после дела его кто-то ликвидировал, мы сразу подумали. Нигде ничего.

– Да, понимаю. Но… я имел в виду кое-что иное. Психиатрическая есть в Тюратаме?

Болсохоев удивленно покосился на меня:

– Нет.

– А пункты неотложной наркологической помощи?

– Как же не быть, семь штук. Нет-нет да и попадется пьяненький… да и «дурь» просачивается иногда из Центральной Азии. Думаете, техник первого ранга Кисленко, пустив на воздух наследника российского престола, так напоролся на радостях в ближайшей подворотне, что даже до дому не дошел и вот уж сутки прочухаться не может?

– Не совсем так. Но вот что мне покоя не дает: преступление, которое выглядит немотивированным, совсем не обязательно должно иметь неизвестный нам мотив. Оно и на самом деле может оказаться немотивированным.

За спиной у меня опять раздалось удовлетворенное сопение Крууса. Болсохоев обескураженно провел ладонью по лицу.

– Упустил, – признался он. – Не пришло в голову. А ведь верно: Асланов, последним видевший Кисленко накануне, обмолвился, что тот был как бы не в себе!

– Вот видите. Надо будет очень тщательно поговорить со всеми, кто его видел в последние сутки перед катастрофой. И с его домашними. Есть у него домашние?

– Жена и мальчишек двое.

– Значит, и с женой. Теперь вот что. – До ангаров оставалось совсем немного, и я хотел покончить с этим щекотливым для меня вопросом, пока вокруг минимум людей. – Мне сказали, что Кисленко – коммунист.

– Да.

– Давно?

– Двенадцать лет.

– Кто принимал у него обеты?

– Алтансэс Эркинбекова. – Голос Болсохоева приобрел уважительный, едва ли не благоговейный оттенок.

– Здесь, в Тюратаме?

– Да.

– Нам с нею нужно будет поговорить.

– Это невозможно, Александр Львович. Три года назад она умерла. – Болсохоев испытующе покосился на меня, видимо размышляя, как я сообразил секундами позже, не сочту ли я то, что он собирался сказать, за неуклюжую попытку подольститься к столичной штучке – ему, конечно, сообщили уже, что эмиссар центра по вероисповеданию является товарищем подозреваемого, – а потом решительно закончил: – Хоронили всем городом, как святую.