Греческая эпиграмма - страница 55

Кто был однажды укушен собакою бешеной, всюду

  Видит потом, говорят, призрак звериный в воде.

Бешеный также, быть может, Эрот мне свой зуб ядовитый

  В сердце вонзил и обрек недугам душу мою.

Только твой образ любимый повсюду мне чудится — в море,

  В заводи каждой реки, в каждом бокале вина.

Больше пугать не должны никого уже стрелы Эрота;

  Он, неудержный, в меня выпустил весь свой колчан.

Пусть не боится никто посещенья крылатого бога! —

  Как он ступил мне на грудь маленькой ножкой своей,

Так и засел в моем сердце с тех пор неподвижно и прочно, —

  С места нейдет и себе крылышки даже остриг.

Медлит Клеофантида. Уж в третьем светильнике пламя

  Стало клониться, и вот медленно гаснет оно.

Если бы в сердце огонь погас со светильником вместе

  И не сжигал бы меня долгой бессонной тоской!

Как она часто Кипридой клялась, что придет на закате,

  Но не желает щадить ни божества, ни людей!

Клеофантида! Скажи: каково для двоих упоенье,

  Если обоих Эрот с равною силой стремит?

Есть ли Арей, или срам, или ужас такой, что возмог бы

  Силой внезапной разъять слитые страстью тела?

Если бы члены мои опутаны были сетями,

  Теми, что сладил Гефест хитрым искусством своим, —

Все же, с тобою соплетшись, прелестница, стан твой объявши,

  Я наслаждаться бы мог негой касаний твоих,

Было бы мне нипочем, госпожа, кто бы нас ни увидел —

  Путник, сосед иерей или супруга моя.

Целую ночь, покояся рядом со мною на ложе,

  Горькие слезы лила радость очей Феано.

Чуть только Геспер свой бег направил к вершинам Олимпа:

  «Близок денницы восход», — сетовать стала она.

Смертным ничто не по нраву, но если Эрот твой владыка —

  То киммерийская ночь будет желанна тебе.

Да, необуздан Эрот и не знает законов. Найдется ль

  Дело, что в силах отвлечь от безрассудства любви.

Если ж законы и право тебя занимают всецело,

  Значит в груди у тебя нет безрассудной любви.

Да и какая же это любовь, если узким проливом

  Можно совсем разлучить с девой твоею тебя?

Силу любви нам Леандр показал. Презирая опасность,

  Плыл он, отважный пловец, ночью по черным волнам.

А для тебя и суда есть, мой друг, только ты посещаешь

  Чаще Афину, — совсем ты о Киприде забыл.

Дело Паллады — законы, а Пафии — страсть; и найдется ль,

  Молви, такой человек, чтобы обеим служил?

После того, как играя со мной на пирушке, украдкой

  Бросила мне Харикло на волоса свой венок,

Жжет меня адское пламя. Знать, было в венке этом что-то,

  Что и Креонтову дочь, Главку, когда-то сожгло.

Тот, кто заносчивым был и сводил надменные брови,

  Ныне игрушкой в руках девушки слабой лежит.

Тот, кто когда-то считал, что надо преследовать деву,

  Сам укрощенный, теперь вовсе надежды лишен.

Вот он, простершийся ниц и от жалобных просьб ослабевший,

  А у девчонки глаза гневом пылают мужским.

Девушка с львиной душой, даже если твой гнев и оправдан,

  Все же надменность умерь, ведь Немезида близка.

Понт основанье земли омывает своею волною.

  Суши зеленой хребты здесь отразились в воде.

Был мудрецом, кто слил здесь море с землей и садами,

  Воды речные наяд с влагой морской нереид.

Спорят о том нереиды, с наядами гамадриады,

  Кто это место своим более вправе назвать.

Судит Харита их спор, но решенье сама не находит, —

  Так им обязана всем местность своей красотой.

Эта вакханка в безумье отнюдь не созданье природы —

  Только искусство могло с камнем безумие слить.