Грех - страница 4
До сих пор в гостиной хранились многочисленные награды и дипломы, а также вырезки из пожелтевших газет в рамочках.
Рита знала, что ее мама гордилась прошлым успехом. Но никогда не рассказывала, отчего вдруг однажды забросила такую отличную карьеру – и стала обычной домохозяйкой, ни разу больше не написав ни строчки, и отклоняя все предложения, которые приходили и до сих пор от других телеканалов, так как уже немолодая женщина была по-прежнему красива. И, как считала сама Рита, все также талантлива. Однако, несмотря на то, что мать забросила свою карьеру, она очень хотела, чтобы ее дочь продолжила семейную традицию – и тоже стала журналисткой.
Известной и скандальной, конечно же.
Но, когда Рита попыталась поступить на факультет политической журналистики, мать неожиданно отговорила ее и приказным тоном посоветовала подать документы на обычную, газетную журналистику.
«Я хочу, чтобы ты работала в каком-нибудь женском журнальчике. Сейчас это престижно, а также… безопасно. Я не хочу, чтобы ты пострадала, моя девочка! Журналистов по-прежнему убивают во всем мире. И в каждой из стран есть доска памяти, на которой написаны их имена и названия изданий, на которые они работали. Я вовсе не хочу, чтобы ты стала смертницей, дорогая! Поверь мне, жизнь дороже сенсаций! Лучше уж занимайся звездами и гламуром».
«Я не могу позволить этому изнасилованию превратить меня в жалкое ничтожество, в посмешище!» – твердила она тогда, сжимая одеяло, глядя на потолок, где расходились трещины.
Лежа на узкой больничной койке, она попыталась забыть весь этот кошмар, но в ее сердце навсегда поселилась боль. В глубине души девушка надеялась, что кто-то прикончит этого ублюдка.
Отомстит и за нее.
Но она ничего о нем не услышала. Да и кто бы стал его ловить, если она не подала на него в полицию? Не написала заявление, не дала показания? Не позволила соскрести с себя пробы его спермы. А, значит, дала ему огромную фору и позволила убежать, оставшись безнаказанным.
Тогда она пыталась проанализировать свое поведение. Что это, страх? Неужели она, та, которая собиралась стать скандальной журналисткой желтой прессы, испугалась настолько, что побоялась пойти в полицию?
Да, и страх тоже. Он выглядел настоящим психопатом, несмотря на молодую и красивую внешность. Что-то в нем было настолько глубоко фанатичное и демоническое, что Рита не хотела даже помыслить о том, чтобы когда-нибудь с ним столкнуться, встретиться взглядом.
Пусть даже через пуленепробиваемую стену в комнате опознания полицейского участка.
Нет, нет и еще раз – нет!
Каждый нерв содрогался от ужаса.
К тому же, она знала, что про ее изнасилование напишут все газеты.
Как же, такая «вкусная» тема. Юная красота, девственница, жестко изнасилованная, едва неубитая. К тому же, начинающим маньяком с внешностью кинозвезды.
К тому же жертва – дочь известной в прошлом, скандальной журналистки. Тоже явно с темным прошлым, учитывая настойчивое замалчивание матерью объяснения того, почему она ушла с телеканала, и бросила все, включая свою популярность. Потеря известности и статуса. А также огромной зарплаты.
Замуж за довольно состоятельного английского бизнесмена Мэри Вэллоу вышла только через три года после того, как осталась без работы.
Рита это точно знала, так как однажды подслушала разговор родителей. Отец снова интересовался, отчего его жена в свое время ушла с перспективной работы.
Мать же отмачивалась, сухо сообщив, что не хочет ворошить прошлое.
И зачем, если работа оказалась настолько ужасной, мать тянет в эту сферу ее?
Тогда, лежа без сна на узкой койке, ощущая тупую боль во всем теле, несмотря на уколы обезболивания и проведенную операцию – в интимных местах пришлось даже зашивать, – Рита впервые осознала, насколько мало она знает собственную мать.
«Что ж, в каждой семье есть свои тайны. Надеюсь, она хоть никого не убила…» – подумалось ей тогда.
Кривая улыбка рассекла высохшие губы. Даже радоваться тогда ей было больно.
Когда она окончательно выздоровела и даже немного успокоилась благодаря антидепрессантам, в палату к ней пришел… сам Антуан де Вилл. Мужчина с длинными седыми волосами, с неправильными, но симпатичными чертами, сухопарый, что подчеркивалось возрастом (ему было уже шестьдесят лет), был непривычно смущен, а его голубые глаза блестели сочувствием.