Грехи наши тяжкие - страница 5

— Дома нагляделись, — сказала жена Суховерхова.

— Тогда прошу — к столу.

С этими словами Тихон Иванович, не снимая руки с плеча Суховерхова, повел гостей в соседнюю комнату, где обыкновенно накрывался стол.

Михаил Порфирьевич покосился на руку Варгина.

— О, Тихон! Ты уже до меня дорастешь скоро, — пошутил он.

— Как бы не так, — подхватил Тихон Иванович. — Разве я могу с тобой тягаться?! Ты — толстосум. Кабы мне твои возможности, я бы тебя за пояс заткнул. А так — скрипим помаленьку. — Варгин засмеялся, находя свои слова про толстосума не лишенными скрытого смысла.

— Сумой-то мы не мерялись, — понял намек Тихона Ивановича, отозвался Суховерхов. — Я в твой мешок не заглядываю.

— И заглядывать не надо, — стоял на своем Варгин. — Шила в мешке небось не утаишь. Без денег в хозяйстве ничего не сделаешь. Главная беда — обезлюдела наша деревня. Некому работать на земле. А ты такие дома строишь — любой к тебе в хозяйство пойдет. Одной птицефабрики мало, другую начал строить.

— Да что фабрика?! Каких-то тысяча несушек. Вот твой комплекс — иное дело. Вчера ехал мимо — остановился, посмотрел. Красота. Размах.

Варгин не согласился: какой тут размах — одни слезы. Да и Миша небось понимает, но слова сказать не может без подвоха. «Остановился. Смотрел». А разве он, Варгин-то, не смотрит на коровник каждый божий день? Смотрит! Только глаза бы его не глядели. Размахнулся-то шибко, да толку мало: в хозяйстве нет денег. Ссуду, какую на стройку дали, уже потратили. Кое-что дает подсобный промысел, а то бы с этим комплексом совсем сел.

— Денег нет, — Варгин развел руками.

— А я что — сам, что ль, их чеканю? — отозвался Суховерхов. — У меня небось тоже хозрасчет и рабочие есть. Приходит день зарплаты — вынь да положь.

— Зачем ты мне басни толкуешь? — раздраженно продолжал Варгин. — Вынь да положь! Надо — ты выкладываешь деньги не оглядываясь. Знаешь: они есть. А я, придя в правление, первым делом зову бухгалтера: «Сколько у нас наличных на счету? А за молоко нам еще не начислили?» изворачиваемся как можем. Штопаем дыры. Все надо. Ферму — надо! Школу — надо! Детсад — надо!

— Построишь комплекс — заткнешь меня за пояс, — пошутил Суховерхов.

— Заткнешь тебя, черта, — заулыбался и Варгин.

— Да хватит вам. Хоть в праздники-то не ругайтесь. — Егоровна вошла, неся в руках тарелку с холодцом.

— Садитесь. Прошу, — сказал Варгин.

Они сели рядом — тонкий и длинный Суховерхов и Варгин — невысокий, ладный.

В начале ноября тысяча девятьсот сорок второго года фронт в Сталинграде стабилизировался. Бои шли за каждый дом, за каждый уцелевший подвал, за обломок стены. Воюющие стороны — и мы, и немцы — глубоко закопались в землю. Артиллерийские и минометные дуэли сотрясали воздух с утра и до ночи. Наступала пора позиционной войны: немцы стали охотиться за каждым отдельным бойцом и офицером.

Тогда-то, в начале ноября, после недолгих учений на дивизионных курсах, Варгин, к тому времени боец уже обстрелянный, и получил винтовку с оптическим прицелом. Такие же снайперские винтовки получили и еще десятка два бойцов дивизии. Они вернулись на передовую, и утром каждый из них стал уже не бойцом роты, а снайпером и должен был воевать на свой страх и риск.

Ранним утром Варгин ушел на передовую.

Он облюбовал себе местечко в полуразрушенном подвале с сорванной вывеской «Фрукты». Огляделся. Подвал занимали пять или шесть бойцов — остатки потрепанного в боях взвода. Перед входом бойцы выкладывали из кирпичного боя бруствер, по очереди ныряли в технический подвал — обогреться и покурить.

Фашисты очень скоро нащупали бойцов и стали обстреливать подвал. Варгин ползком перебрался ближе к немцам. Казалось, фашисты стреляли теперь совсем рядом — от трескотни их автоматов можно было оглохнуть.

Тихон выбрал себе место в простенке разрушенного дома и долго присматривался к той, немецкой, стороне улицы. Вскоре он высмотрел двух фашистов. Они закладывали проем стены, откуда торчало дуло ручного пулемета. В оптический прицел было хорошо видно, как один из немцев все время нагибался и брал из-под ног кирпич, подавая его другому. Немец, который закладывал проем, был осторожен — подымал кверху только руки. Изредка над проемом появлялась каска фашиста — видимо, пулеметчика.