Греховно и неприкосновенно - страница 9
— Не пытайся оправдываться!
Мы доберемся до пока неведомой точки, где эта ложь кончится, а начнется другая, та самая, истинная.
Она набросится на меня со всей своей отвратительной жестокостью, обрушит на меня кучу красивых идей, разряженных в норковые манто звезд, вымеподобные бюсты которых красуются на глянцевых обложках.
Еще немного — и всё кончится, протеиновой машинке потребуются доли секунды, чтобы переключиться, тогда всё это колдовство вокруг меня исчезнет вместе с тобой, растает, как прошлогодний снег. И останется лишь жесткая койка в Брэдфорде, лишь ускользающая надежда на спасительный островок разума… Лишь привкус чего-то ушедшего, так похожего на подлинное, но что вообще не может быть подлинным. Того, что только и имеет право не быть ложью, но лишь ложью и может быть.
И как от этого убежать?
— Я, доктор Габриэль Скиннер, 49 лет, психиатр, холост, атеист.
— Вам знаком Ральф Хеллер?
— Разумеется, я его отлично знаю. Прошло, должно быть, уже три года с тех пор, как он впервые постучался в дверь моего кабинета. Робко поздоровался, все время мял в руках кепи, тревожно озирался, разглядывая обстановку. В первый же визит он рассказал мне о своих «провалах» — так он их называл.
— Меня интересуют подробности его тогдашнего состояния.
— Насколько я помню, он учился в какой-то театральной школе. Со мной поделился своей тревогой: ему стало трудно заучивать роли. Потом он признался насчет «провалов». О своих видениях он рассказывал, как о пережитом: детально, даже довольно-таки литературно, а вот элементарных бытовых реалий, встречающихся в повседневной жизни, вспомнить не мог.
При втором визите он, к примеру, снова перезнакомился с моим персоналом, словно никогда прежде этих людей не встречал, и рассказ свой повел тоже с самого начала. Я заметил, что ему трудно ориентироваться в обстановке, что он неуравновешен, неадекватно реагирует на самые простые ситуации. Такие люди абсолютно беспомощны, когда нужно связать в цепь ряд фактов.
Тогда-то я и поставил свой первый диагноз: амнезический синдром.
Нет-нет, не спешите записывать — как врач я тогда ошибся. Все было бы куда проще, если бы речь действительно шла о синдроме Корсакова. Однако дальнейшие наблюдения показали, что я имею дело со случаем совершенно невероятным.
— Наблюдения или эксперименты?
— И то, и другое. Наша наука постепенно превращается в экспериментальную.
— Вам наверняка известно, доктор, что кое-какие психиатрические эксперименты поставлены под запрет.
— Да, некоторые. Те, что могут привести к необратимым последствиям в здоровье пациента. Но таких опытов я не ставил.
— Записываю: отрицает, будто проводил опасные эксперименты. А теперь послушайте меня, доктор Скиннер: я располагаю фотокопиями ваших записей. Надеюсь, вы не станете задавать наивный вопрос, откуда они у меня.
— Упаси бог от такой еретической мысли, вы же представитель полиции. Очевидно, мы говорим о вещах различных. Скрывать я ничего не намерен. Я действительно самым тщательным образом, с соблюдением необходимых предосторожностей исследовал Хеллера и установил, что у него поражены некоторые важные центры мозга.
Например, в третьей стадии сна отсутствуют сонные веретена, К-комплексы… В парадоксальной фазе субъективное время не совпадает с объективным. Вам известно, что в сновидениях в символическом виде отражаются эмоции личности, ее желания и стремления, страхи. Все это создает доминирующие структуры.
— Попрошу не жонглировать терминами. Я не специалист в вашей области, так что объясняйте всё по порядку. И проще.
— Это не так легко, тут не без специальных знаний нейрофизиологии. Итак… Он был в весьма тяжелом состоянии. Припадки случались ежедневно, надо было найти их причину. Они сопровождались у пациента ощущением, будто он переносится в другой мир, вполне реальный. Во сне возникали отчетливые образы, настолько яркие, что воспринимались им как реальные.
Электрофизиологические исследования не подсказали мне ничего. Оставалось подозрение — поражен средний мозг, вероятнее всего — парная мозговая ножка…