Гренадер Леонтий Коренной - страница 13

Коренной ничего не ответил. Наполеон приказал переводчику повторить вопрос и прибавил с легкой горячностью:

— Я оставлю тебя в моей гвардии, тебе будут хорошо платить. Я умею ценить храбрость!

Коренной помолчал еще и, вдруг нахмурившись, сказал:

— Я русский, чужой вере не служу!

В свите воцарилось гробовое молчание. Все ждали, что сейчас разразится гнев императора. Глаза Наполеона стали вновь колкими, холодными. Но затем они неожиданно потеплели. Наполеон поднял свою пухлую белую руку и, схватив Коренного за ус, слегка потеребил его, как делал это всегда со своими гренадерами в минуту особого благоволения. Коренной, не понимая, что это означает, сердито мотнул головой и отпрянул назад. Его крепко схватили сзади. Наполеон не обратил внимания на это движение. Он подозвал офицера и сказал ему:

— Запишите его имя. Скажите, чтоб о нем позаботились, чтоб сделали перевязки.

А потом обратился к окружающим:

— С такими солдатами я бы победил весь мир!

Посмотрев еще раз на Коренного, император кивнул ему:

— Будь спокоен, тебя отпустят.

В этот момент громкий пушечный выстрел прокатился над равниной, гулко задрожал в чистом, прозрачном воздухе и растаял в отдалении. Все обернулись на этот звук. Наполеон, помрачнев, быстро отошел к столу. В свите заговорили, задвигались. Коренного отвели в сторону.

А вслед за первым орудийным ударом раздался второй, третий, четвертый, еще и еще, и все они слились в один сплошной громыхающий рев. Настал третий, решающий день Лейпцигского сражения — великой битвы народов.

* * *

Седьмого октября разыгрался заключительный акт гигантского сражения. Союзные войска после непродолжительной бомбардировки взяли Лейпциг штурмом. Главные силы Наполеона поспешно уходили на запад, за реку Эльстер, а в самом городе постепенно затухали последние вспышки сопротивления французов.

Колонны и отдельные отряды победителей вступали в Лейпциг с разных сторон. Они миновали предместья, полосу аллей и незастроенных лугов, втягивались в ворота старинной крепостной стены, окруженной высохшим рвом, растекались по улицам и площадям внутреннего города.

Около часу дня со стороны Гримской заставы показалась большая кавалькада. Впереди на белой выхоленной лошади восседал Александр, облаченный в строгий конногвардейский мундир черного цвета. Треуголка, одетая с поля, открывала его красивое лицо с длинными бачками, на котором блуждала привычная наигранная улыбка. Немного отступя, следовали главнокомандующий союзными войсками, чины свиты и приближенные генералы. А за ними шла русская гвардия.

Не успел еще остыть жар недавнего сражения, штыки солдат, казалось, еще дымились кровью, а гвардия уже приобрела ту стройность и порядок, тот почти щегольской вид, который так изумлял города и столицы Европы. Под гвардейский «поход» барабанов, с хорами музыки проходили кавалерия, пехота, артиллерия. Гарцовали, горяча коней, лейб-казаки в ярко-красных камзолах и лихо загнутых мохнатых шапках с белыми султанами; величественно покачивались на громадных скакунах кавалергарды и кирасиры в белоснежных колетах и касках с гребнями из конского хвоста; маршировали гвардейские егеря в зеленых мундирах, гвардейские гренадеры с медными изображениями своего былого оружия — ручной гранаты; проезжали гвардейские артиллеристы — все с отличительными бархатными воротниками и петлицами; проходил и лейб-гвардии Финляндский полк, значительно поредевший в своем составе, но все такой же подтянутый и молодцеватый.

Во главе полка шел уже не генерал Крыжановский — он был тяжело ранен при атаке Госсы, — а полковник, командир первого батальона. Впереди третьего батальона попрежнему шагал Алексей Карпович Верже, с подвязанной рукой, бодрый и оживленный. Но позади него уже не виднелась на правом фланге гренадерской роты высокая фигура Коренного, и не было рядом молодого Петрухи, да и сама гренадерская рота была слита с другими, так как из нее почти никого не осталось.

Жители Лейпцига, испытавшие все тяготы наполеоновской власти и наконец освобожденные от нее, шумными радостными толпами теснились по бокам улиц высовывались из окон, собирались нарядными группами на балконах, взбирались даже на крыши, чтобы получше разглядеть проходившие войска.