Гренадилловая шкатулка - страница 4
Не прошел я и пяти шагов, как моя нога врезалась в невидимый предмет. Я невольно отнял ладонь от книжного шкафа и повалился вперед, но наткнулся на очередное препятствие, скрытое в темноте. Второй раз за вечер я потерял равновесие и выронил то, что держал в руке. Свеча со стуком упала на пол и погасла. Мгновение спустя я плюхнулся рядом с ней.
Как я уже говорил, страх был мне неведом — до той минуты. Пока я приходил в себя и пытался подняться в кромешном мраке, ожидая, когда лорд Фоули найдет меня, я ощущал, как мной овладевает паника — горло сдавило, будто клещами, подмышки увлажнились, под париком закололо. Оглядываясь теперь назад, я полагаю, что тогда, должно быть, почувствовал опасность. В глубине души я знал, еще до того как увидел, что в темноте нас поджидает нечто ужасное.
— В чем дело, приятель? — спросил лорд Фоули, приближаясь ко мне.
— Не вижу, милорд, — отвечал я, усаживаясь на полу и потирая голову. — Я обо что-то споткнулся и упал. Если вы соизволите посветить мне, я выясню, что это было…
Он опустил свечу, и я, щурясь при желтом пламени, стал разглядывать препятствие на полу.
Это было тело человека. Он полулежал, раскинув руки и ноги, поверх картины «Смерть Икара» (весьма среднего качества, как позже сообщит мне лорд Фоули), которая была ft прислонена к книжному шкафу, — видимо, ее собирались повесить.
Я сказал «тело», потому что неестественная поза не оставляла сомнений в том, что этот человек мертв. Голова его безвольно свешивалась на грудь, покоясь на складках тяжелого подбородка. Из круглого отверстия в виске выползало нечто вязкое, напоминающее мякоть гнилой сливы, в которой копошатся черви. Это месиво из мозгов, крови и костей заляпало его парик и образовало липкую дорожку, сливающуюся со струйкой слюны, сочащейся из его рта. Потрясенный столь чудовищным зрелищем, вызывавшим у меня омерзение, я сидел, словно пригвожденный к полу. Но даже в этом состоянии отупения я сразу узнал гротескные черты — изрытый ямками нос картошкой и толстые мясистые губы, узнал тучную фигуру в пышном наряде из шелка, кружев и бархата. Это был хозяин усадьбы, лорд Монтфорт, в чьем доме я жил вот уже несколько дней. Лицо лорда Монтфорта, при жизни красноватое в силу его вспыльчивого нрава и склонности к излишествам в еде и питье, со смертью утратило свой привычный цвет. Щеки, на которых прежде проступал нездоровый румянец, теперь под вытекающими из раны ручейками крови были бледно-лиловыми и зернистыми. Как живо я помню неестественные краски, выхваченные из темноты свечой Фоули: на фоне белизны кости, напудренного парика и накрахмаленного галстука поблескивают синюшная плоть и алая густеющая жижа. Таращась на труп, я чувствовал, как улетучиваются остатки моей юношеской бравады. Мой лоб покрылся испариной, грудь разрывалась от гулкого биения сердца. Не знаю, сколько времени я пробыл в оцепенении, пока в конце концов не заметил рядом худощавую фигуру лорда Фоули. Он сидел на корточках возле Монтфорта и, недоуменно качая головой, бормотал:
— Как же так? Как же так? Не может быть… не может быть, чтобы это произошло из-за меня.
Его взволнованный голос вывел меня из столбняка. Я поднял голову и посмотрел на него. Свеча теперь стояла на полу, и в ее сиянии профиль лорда Фоули отбрасывал на потолок гигантскую безобразную тень — выпуклый лоб, огромный крючковатый нос, выпирающий подбородок, — воскрешавшую в памяти образ уродливой горгульи.
— Я уверен, вы ни в чем не виноваты, милорд, — отозвался я, хотя понятия не имел, на что он намекает.
— Что-о? Да ты знаешь, с кем говоришь? Как ты смеешь строить предположения о том, что здесь произошло? Ты ни о чем не ведаешь. Это не твоего ума дело.
Мне не следовало удивляться его гневному тону — будучи низшего сословия (хотя и не был слугой, каковым он считал меня), я позволил себе обратиться к нему без должного почтения, на которое он претендовал. Мое лицо вспыхнуло от столь грубой отповеди, но я понял его намек. Он был в этом доме желанный гость, причем гость знатный, и мне, благоразумия ради, надлежало избрать более подобострастную манеру поведения.