Грибники ходят с ножами - страница 46

Мое же положение в институте делалось все более и более невыносимым. Комендант здания, желая угодить Павлову-директору, имеющему сложные отношения с водосточными трубами, вообще отодрал их от здания института, — и даже заделал дыры в крыше, чтобы струи воды не наводили шефа на нездоровые ассоциации. Кровля после этого стала протекать, погибло ценнейшее хранилище старинных книг, но это, как говорится, было несущественно — главное, чтобы ничто не угрожало зыбкому моральному облику нашего директора.

Далее. На день восьмого марта Павлов обошел всех собравшихся в зале принарядившихся наших женщин, всем тепло пожал руку и каждой, невзирая на возраст и занимаемое положение, сделал неприличное предложение, при этом не понижая голоса и не стесняясь того, что говорил это же самое соседке. Разразился скандал. На верхах Павлов сумел как-то отбиться, видимо, саргументировав так: “Извините, мол, не знал, человек необразованный, не знал, что не принято это, — про трубу вы меня сурово предупредили, а про это не предупреждали — извините, буду теперь знать!” Но в институте спокойствие не наступало. Женщины до некоторой степени существа асоциальные, им их женская суть и гордость важнее того, какой пост занимает личность, оскорбившая их. Они требовали сатисфакции. И Павлов, показав пример настоящей, мужественной и бескомпромиссной самокритики, собрал общее собрание и на нем, стуча по трибуне кулаком, вопил: “Я спрашиваю вас, наконец, может ли человек с подобным моральным обликом возглавлять крупный научный институт? Может или нет?!” — “Может, конечно, может!” — кричали из зала павловские подхалимы. “Нет, я вас спрашиваю! — Голос его грозно звенел. — Может ли человек с подобным моральным обликом возглавлять крупный научный объект?” — “Может, может! Конечно, может! Даже обязан!” — кричали из зала. “Ну, ладно, тогда я остаюсь!” — проговорил Павлов и спустился с трибуны.

Я не мог всего этого терпеть — поэтому моя жизнь сделалась абсолютно невыносимой. Я не был, подобно другу Сане, мастером маневра — совсем наоборот.

В одно из воскресений я предложил Павлову съездить в гости на дачу к профессору Усачеву, вышибленному им с директоров, — поболтать, попить чаю с малиной, обсудить последние научные новости. Я наивно надеялся, что в беседе с седовласым ученым Павлов поймет наконец всю пропасть своего невежества, ужаснется и покинет пост. Но Павлов отлично почувствовал готовящийся подвох — в чем в чем, а в хитрости ему отказать было нельзя.

Мы подъехали к Финляндскому вокзалу на такси. Павлов выскочил, я хотел вылезти вслед за ним.

— Погоди! — Павлов попридержал дверцу. — Посиди пока, отдохни... Я сбегаю узнаю, как там вообще.

— Что значит — как там? — Я сделал снова попытку выбраться. — Не знаю я, что ли, как и что на вокзале?

— Посиди! Я умоляю тебя! — патетически вскрикнул Павлов.

Ну что ж... раз умоляет!.. Я остался. Павлов через секунду вернулся обратно, тяжело дыша.

— Представляешь, билетов нет! — с отчаянием воскликнул он.

— Как... нет?! На электричку? — изумился я.

— Представь себе, — горестно вздохнул он, — запись на двадцать шестое только!

— Как — запись?.. А билетные автоматы? — Я все еще не мог поверить, что можно так беспардонно лгать.

— Автоматы все сломаны! — тараща для убедительности глаза, произнес он. — Ну ничего, ничего... поедем сейчас на другой вокзал, — он стал запихивать меня обратно, — может, там полегче.

Мы урулили. Я хотел было сказать, что с другого вокзала мы навряд ли приедем на дачу профессора Усачева, но не сказал, поняв, что профессор Усачев никак не нужен моему другу, более того — смертельно опасен!

Все ясно! Вопрос был закрыт. Но оказалось, что Павлова он волновал. Примерно через неделю он вызвал меня и сказал:

— Ты знаешь, я все думаю и думаю, которую ночь уже не сплю — почему ты так хреново ко мне относишься? И знаешь, что я придумал?

— Ну, интересно, что?

— А выписать тебя из города к чертовой матери! Чтобы ты не жил тут, не поганил воздух!

— Как... выписать? — Я обомлел. — За что?

— А чтоб воздух не поганил — я уже сказал! — усмехаясь, промолвил он.