Грист - страница 14

— И это привело его в ярость?

— Нет. Это привело его в отчаяние. Беспросветное отчаяние. Не забывай, что я тоже была там. Я это чувствовала.

— И в тот момент, когда включили интегрирующее поле…

— Бен вонзился в сердце Тадеуша. Он протолкнул себя туда, где он просто не мог быть.

— Что ты имеешь в виду — «не мог быть»?

— Ты слышал когда-нибудь эти истории из далекого прошлого, когда эффект Мерсера был еще только-только открыт, о влюбленных или супружеских парочках, пытавшихся слиться в одно существо?

— Результаты были кошмарные. Рождались уроды, чудовища. И, к счастью, почти сразу умирали.

Андре попытался представить себе, каково это было бы, присутствуй в его пелликуле или в его конвертате некая сущность, отличная от него. Если бы ему приходилось все время терпеть неустранимое соседство этой сущности, другого. Едва ли не важнейшая особенность пелликулы состоит в том, что она ни при каких обстоятельствах не сделает ничего такого, чего не хочет вся личность. Она попросту не может — как не может взбунтоваться против тебя твой гаечный ключ.

Молли подошла к картине, окинула ее критическим взглядом и что-то смахнула с уголка холста. Затем повернулась — лицо и фигура на фоне диких Поллоковых клякс.

— Произошел взрыв, — сказала Молли. — Все аспекты погибли. Алетея не успела еще трансмутировать. Мы думаем, что не успела. Скорее всего, она погибла при взрыве. Ее тело было разрушено.

— А как насчет тебя?

— Я была в гристе. Само собой, меня разбросало, но я тут же сформировалась наново.

— А в каком виде присутствовал Тадеуш?

— Биологический грист с времяопережающими ядрами клеток. Он выглядел нормальным человеком.

— Он походил на Бена?

— Моложе, сильно моложе. Бену-то было уже под сорок. — Молли бледно улыбнулась и кивнула, словно только что что-то сообразив. — Ты знаешь, иногда мне кажется, что именно это и было причиной.

— Что — «это»?

— Что дело совсем не в том, что Тадеуш стал богом. Главное, что он выглядел лет на девятнадцать. У Алетеи всегда была слабость к молоденьким.

— Ты молодая.

— Спасибо, Андре. Ты всегда был очень галантен. Только, знаешь, даже тогда у моего аспекта было много седых волос. Я ведь решила — по глупости, может быть — никогда не растить себе новое тело.

Она стояла спиной к окну — силуэт, окантованный светом. Забыть все это. Забыть о розысках и видениях. Он положил руки ей на плечи и заглянул во фрактальные глаза.

— Ты красивая, — сказал он. — Для меня ты всегда была очень красивой.

Они не стали уходить из мастерской. Молли вырастила на полу постель. Они робко, застенчиво раздели друг друга. И он, и она почти что забыли, как это делается. За все время жизни на Тритоне у Андре не было любовницы.

Она отвернулась от него и вырастила на полу зеркало. В полный рост, точно такое же, какое было когда-то в их спальне. Не для туалетно-косметических целей. Во всяком случае — в примитивном их понимании. Она стала над зеркалом на четвереньки и бегло оглядела себя. Тронула свою грудь, волосы. Тронула лицо.

— Я не могу поместиться в раму, — пожаловалась она. — Я никогда не смогу написать свой автопортрет. Я больше не могу себя увидеть.

— А никто никогда и не мог, — сказал Андре. — Это всегда был такой фокус освещения.

Словно услышав его слова, день мгновенно выключился, и мастерская погрузилась в кромешную тьму. На Кон-ноте не бывало ни рассветов, ни закатов, ни сумерек.

— Семь часов, — констатировала Молли.

Андре почувствовал ее руку на своем плече. На своей груди. Она потянула его на себя, и вскоре они уже лежали вместе прямо на невидимом в темноте зеркале. Зеркало не сломается, не разобьется, ее грист не допустит этого.

Андре медленно, нежно вошел в нее. Молли двигалась под ним маленькими судорожными движениями.

— Я вся здесь, — сказала она через какое-то время. — Теперь я вся твоя.

В полной, хоть глаз выколи, темноте он представил себе ее тело.

А затем почувствовал легкие толчки ее пелликулы в его пелликуле, в микроскопическом расстоянии, их разделявшем.

Возьми меня, сказала она.

Он так и сделал. Он захлестнул ее пелликулу своей, и она не противилась. Он коснулся ее в самой потаенной глубине и нашел способ совокупиться, способ проникнуть в нее и здесь. Молли, живая и теплая плоть, которую он обнимал и защищал.