Гром гремит дважды - страница 2

– Эй, – тихо позвал я пацана, который трудился напротив. – Тебя Тао зовут?

– Ну, – буркнул тот.

Я продолжал скоблить берёзу, а Тао, как только я к нему обратился, тут же замер и выжидающе на меня уставился. Я заметил, что он держит лопату голыми руками.

– Что это за место, Тао?

– Сильно головой ударился, да? – спросил он, не то сочувствуя, не то издеваясь.

– Угу, – серьёзно отозвался я. – Так где мы?

Откуда-то я знал, что нужно стараться как можно меньше говорить самому и как можно больше слушать.

– Школа Цюань, – сказал Тао, с интересом глядя на меня.

У него на голове был ёжик коротких чёрных волос. Меня же обрили наголо – в этом я убедился ещё лёжа на полу, ощупал тогда башку на предмет повреждений.

Я быстро сопоставлял информацию. Тао, видимо, здесь уже около месяца, или дольше. Мы были не единственными на скоблении, за спиной Тао, за моей спиной молча работали лопатами другие парни – в красных, белых, сине-зелёных ифу. И в каждой паре один был бритым наголо, другой – немного обросший. «Старики» обучали «молодых».

– И чему здесь учат? – спросил я.

Тао засмеялся:

– Ну, будешь часто попадать в консерваторию – петь научишься.

– А толстяк что – учитель? – не отставал я.

– Кто? Шен? – Тао ещё больше развеселился. – Уж этот учитель!

– Я серьёзно. Кто он?

– Да ты чего? – перестал потешаться Тао. – Начальник цеха.

Ну да, согласен, уж это-то можно было понять и самому. Но меня озадачило слово «школа». Почему-то мне казалось, что «школа» – это должно выглядеть как-то иначе.

– Ты на него так смотрел, как будто убить собирался, – сказал Тао, понизив голос. – Поосторожнее. А то он в другой раз предупреждать не станет. И, это… Ну, тут и помимо консерватории есть места.

Он содрогнулся, будто вспомнил что-то. Везучий. Я вот – ничего вспомнить не могу. Только тот светящийся круг на полу, и всё.

– Не собирался я его убивать, – сказал я тихо.

Не собирался. Просто смотрел в глаза, а у китайцев так не принято. Откуда-то я и об этом знаю.

– Тао! – заорал толстяк Шен, выскочив за спиной моего напарника. – Второе предупреждение!

Тао от неожиданности подпрыгнул и тут же согнулся, зашоркал лопатой по дереву. На меня толстяк бросил лишь беглый взгляд и, видимо, остался доволен – я-то, разговаривая, лопатой двигать не переставал. Шен ушёл орать на кого-то ещё.

Больше я к Тао не лез. Во-первых, говорить, когда со всех сторон визжат и гудят станки, было неудобно, а во-вторых, не хотелось снова подставить пацана. Он явно был из тех, кто не может одновременно говорить и работать.

Да и материала для размышлений хватало. Школа Цюань. Цюань – значит кулак. Возможно, здесь обучают каким-нибудь единоборствам. К чему тогда этот цех? Испытание на прочность, прежде чем попадёшь к учителю? Нет, бред какой-то, тогда уж проще было заставить этими лопатами ямы копать.

Зайдём с другого бока. Вокруг – китайцы, говорят по-китайски, но я их отлично понимаю. Больше того – сам говорю свободно. Однако уверен, что этот язык мне не родной. А какой тогда родной?

Память ответов пока не подбрасывала. Я очищал чурки, складывал их в поленницу, откуда их потом забирали другие и несли к станкам, где чурки распиливали, получая какие-то заготовки, которые шли дальше, в глубь цеха.

Тао работал всё хуже и хуже. Часто останавливался, оглядываясь, нет ли поблизости Шена. Я заметил на черенке его лопаты следы крови.

– Да что с тобой сегодня? – Шен, подкравшись к Тао, дал ему подзатыльник. – Ещё одно предупреждение – и я позову воспитателей.

Воспитатели, ага. Всё интереснее и интереснее.

– Я работаю! – огрызнулся Тао.

– Плохо работаешь! Надо быстрее! Почему новичок делает в три раза больше, чем ты?

– Потому что у меня руки в перчатках, – сказал я, не отрываясь от очередной чурки и не глядя Шену в глаза. – Дайте ему перчатки – и он будет работать не хуже.

Всё-таки молчание, наступившее после этих слов, заставило меня поднять взгляд. Толстяк Шен внимательно на меня смотрел, будто хотел убедиться, что я действительно существую. Что-то там, в его лысой голове происходило. Он отвернулся от меня и вновь уставился на Тао, сложив руки на груди.