Гром - страница 24

— Мама! Я не понимаю, о чем это вы.

— Возможно, ты и не понял, но я-то хорошо вижу, что Магсар послушная жена Намнансурэну. По его указу она обхаживала вас, наизнанку выворачивалась! И все с одной-единственной целью — зажать вас в кулак, верными ханскими холопами сделать. А вы по молодости да по наивности и не разгадали, к чему все ее ужимки…

Хлопнула дверь, и служанка внесла в юрту кипарисовое ведерко с дымящимся супом и большое блюдо, на котором горкой возвышались прикрытые полотенцем пельмени.

— …Не все так просто, как кажется на первый взгляд. Жизнь наша коротка, и я только об одном пекусь: как бы ваши судьбы, света не увидав, не сгинули в пепле, будто капли расплавленного олова.

— Кхм-кхм, — басовито откашлялся Балбар, — ну полно же, ахайтан моя. Об этом и после поговорить можно, а сейчас откушать бы не мешало! — сказал он, давая понять Цогтдарь, что вдаваться в подробности при невестке и служанке не стоит.

Девушка, накрыв в хойморе стол, склонилась перед Цогтдарь.

— Не прикажете ли говяжью голову подогреть, матушка?

— Зачем же. Небось попотчует нас Ринчинсаш привезенными от старшего братца гостинцами?!

— Конечно. Только вот рюмки у нас сухими останутся. Хотела Магсар послать, да брат запретил. Еще и выговорил ей, не смей, мол, ребят портить. К чему это с юных-то лет разной дрянью их спаивать! Так и заставил выложить, — посетовал Ринчинсаш.

— Прямо как в поговорке: «В том месте, куда так попасть норовил, с брюхом пустым трое суток ходил», — злорадно захохотала Цогтдарь. — Скажи спасибо, что у тебя мать не такая… Хранится у меня в шкафчике заветный длинношеий сосуд. Ну-ка, давай его сюда!

В сильные холода ветер быстро выстуживает юрту, и Балбар, решив воспользоваться подходящим случаем, развел в малом орго огонь, приготовил наковаленку, молоток и, когда дрова прогорели, сунул в угли серебряную заколку.

— Не брался бы ты не за свое дело. Отдай лучше Гончику-кузнецу, сделает все, что тебе надо! — не удержалась глядевшая на старания Балбара ахайтан. Балбар в ответ только вздохнул:

— Тебя, Цогтдарь, крепостные… это самое, Мудрейшей величают, и я не думаю, что они только льстят своей госпоже. Но ты иногда рассуждаешь как малое дитя.

Балбар вообще-то не осмеливался перечить Цогтдарь — та умела настоять на своем. Но тут не утерпел тавнан и намекнул, что этакую безделицу должно ему создать по собственному разумению.

— А что ж тут такого? Нет разве у нас холопов, преданных и мне, и нашему дому!

— Есть, как не быть, ахайтан моя! Не сомневаюсь, крепостные твои и тебе, и гуну служат вернее собак. Да, это самое, усердствуют. Как говорится: «Бровью поведешь — как сквозь землю провалятся, пальцем шевельнешь — тут как тут». А все же полагаюсь в этом тонком деле только на бедную свою голову. Не рвать бы впоследствии, это самое, на себе волосы оттого, что где-то в чем-то дал промашку.

— Ах вот оно что. Так ты, значит, решил заодно и за мной присмотреть, чтобы я этой самой промашки не сделала?! Что-то я тебя понимать перестала. Ты для кого же это стараешься, а?

— Погоди, не горячись, Цогтдарь. Ты же умная женщина. «Бывалый человек хлопот не доставит», — говаривал твой покойный супруг. И это поучение хозяина, который всю жизнь продержался на ханском престоле, я почитаю как… это самое, высочайшую мудрость. Когда я впервые вошел в это орго, чтобы разделить с тобой ложе, я дал клятву красному сахиусу, что никогда и ни за что не уроню высокой чести хранителя его заветов и начинаний.

Балбар впился глазами в статуэтку бурхана и воскликнул:

— Ты, должно быть, помнишь об этом!

— Как знать, как знать! Я и счет потеряла всем твоим клятвам-обетам да изящным словесам, которыми ты морочил мне голову. Еще служкой в храме был, а уже тогда не щадил чести и доброго имени моего супруга. Лип ко мне, искушал неопытную, говорил, что свечой сгораешь от любви. Ах, как кстати пришлась тебе кончина старого хана. Так было? Нет?

— Не тебе же рассказывать, как кипит в жилах молодая кровь.

— Тогда что же ты сейчас распинаешься про свои клятвы, будто в первый раз меня увидел, — накинулась на него Цогтдарь, но Балбар, заметив приоткрывшую дверь Нинсэндэн, лишь безмятежно улыбнулся в ответ и как бы невзначай толкнул заколку поглубже в уголья.