Гром - страница 52

— Обленились, от работы отлыниваете, стряпаете плохо, водку выгнали слабую, — кричала она, в сердцах швыряя все, что попадалось под руку… Но стоило хозяйке увидеть Батбаяра, куда девалась ее злость, она таяла от счастья. Людской глаз остер, приметлив, и батраки стали гадать, в чем тут дело.

Говорили: «Парень здоровый, рассердится — шею свернет. Вот хозяйка и заискивает перед ним. С нами волчица, с ним — овечка».

— Чем старше, тем злее, — жаловалась Ханда мужу. — Строит из себя невесть что. А какой доброй была, покладистой!

Дашдамба слушал ее и помалкивал, теребя бороденку Но один раз не удержался.

— Это она доброй была, пока не разбогатела. А теперь силу почувствовала. Нас ни во что не ставит, да и муж старый ей надоел. За нос его водит. Ей молодого подавай! А кто на нее польстится!

— Э-э, сто лет ей жизни, — по привычке вздыхала Гэрэл.

По вечерам Батбаяр угонял табун на пастбище, а Лхама молча провожала его взглядом, теребя кончик своей длинной, чуть ли не до пят косы. Ханда и Дуламхорло, наблюдая за нею, тайком переглядывались — неспроста это. Когда в юрте никого не было, Дуламхорло частенько доставала из-под подушки зеркальце и поправляла прическу. Как-то в юрту зашел Батбаяр и, сев перед бурдюком, стал торопливо глотать кумыс.

— Ну и вырос же ты. Скоро макушкой тоно достанешь. Я жду его, жду, а он глаз не кажет, скверный мальчишка. — Дуламхорло рассмеялась, кокетливо потупившись. Жаворонок усмехнулся. А хозяйка открыла сундук и, косясь на дверь, протянула юноше отрез светло-коричневой чесучи.

— Аюур-гуаю не показывай. Видишь, какой красивый цвет. Только не вздумай дарить Лхаме. Странная она какая-то. Вертлявая, глаза ошалелые. Ни красоты в ней нету, ни ума. Верно я говорю?

Обрадованный подарком, Батбаяр сунул отрез под мышку:

— Вам виднее.

— Что ты мне все вы да вы. Будто маленький. А у самого вон какие плечищи, как у Аюура, — Дуламхорло вздохнула. — Встречаешься с Лхамой в степи?

Батбаяр смутился, уставился на хозяйку и после некоторого молчания ответил:

— Не-ет.

— Встречаешься. А от меня скрываешь? Думаешь, я не знаю? Ничего в ней хорошего нет. Голь перекатная, обузой будет тебе. Ни стыда в ней, ни совести, только и умеет, что задом вертеть да глазами стрелять.

Сконфуженный Батбаяр утер рукавом выступивший пот и, отставив чашку, встал. Хозяйка в упор на него посмотрела и зашептала:

— Вечером отгонишь коней туда, где трава посочнее, и возвращайся. Донров спит как убитый. Войдешь тихонько, никто и не заметит.

Юноша не знал, что ответить, но тут, на его счастье, у коновязи кто-то крикнул: «Собак придержите!»

— Понял? — глянув на дверь, спросила Дуламхорло.

— Ага, — крикнул Батбаяр и выскочил из юрты.

Приехавший передал слова бойды: «Князь вскоре прибудет на Хятрунский источник, а потому вам лучше пожить в Байданской пади — подальше от суеты». И они, снявшись с места, тремя юртами откочевали на берег Орхона. Никому и в голову не пришло, что Аюур отправляет их в другое место не столько из ревности к молодой жене, которую мог соблазнить кто-либо из приближенных хана, сколько из страха, что увидят, как он разбогател.

Батракам Аюура, которые ничего кроме Хоргой хурэмта не видели, новые места с их первозданной красотой показались интересными и таинственными. Зеленые поляны и скалы Хоргой хурэмта не шли ни в какое сравнение со скалами, упирающимися в небо, и бездонными пропастями, обрывистыми ущельями, бурными горными реками и дремучими лесами. Ими можно было любоваться до бесконечности, само воспоминание о них приводило душу в волнение. Аилов здесь кочевало немного. Это ли не счастье, когда мужчина, глотнув молочной водки, может вскочить на коня и мчаться, распевая в полный голос песню. Или, натянув грубошерстные, обшитые кожей штаны, вскинуть на плечо кремневку и месяцами пропадать в тайге на охоте. О такой жизни Батбаяр мог лишь мечтать.

Однажды на закате, вскоре после переезда на новое место, Батбаяр погнал на пастбище яловых кобылиц и, заметив издали отару овец, которую Лхама пригнала на водопой, птицей полетел туда. Девушка, поджав ноги, сидела на валуне у самой воды и что-то напевала. Сердце юноши затрепетало, когда он увидел нежные, с легким румянцем щеки Лхамы, ее миндалевидные черные глаза. Но Лхама почему-то не обрадовалась Батбаяру и, глядя на свое отражение в воде, принялась насвистывать «Гнедого иноходца». Скалы уступами уходили в реку, над зелеными кронами деревьев вились птицы. Батбаяр спрыгнул с коня, подошел к девушке и долго молчал. Вокруг все было спокойно, но душу теснила печаль.