Гром - страница 72
— Что же было дальше? Рассказывайте.
— Устал я что-то, во рту пересохло. Но деваться некуда, придется рассказать.
Содном достал трубку с длинным белым мундштуком, закурил.
— Когда Далай-лама пожаловал к нам в монастырь, богомольцев и паломников там собралось что песчинок — тысячи. Понаехали ламы, нойоны, хутухты, хубилганы; что ни день — подношения даров, словом, всего насмотрелись, за всю жизнь не увидишь. Земля в долине Онги ходуном ходила. Тут как раз приезжает маньчжурский амбань. Уртонов нет, лошадей не сменишь. Князь в дороге задержался, устал и был вне себя от гнева.
«Ты, говорит, сайн-нойон-хан, все нарочно подстроил. Хотел принять Далай-ламу тайно, против воли императора, и своим поступком нарушил правила и установления. Мой долг довести это до сведения императора, и да покарает он тебя по всей строгости закона». А наш хан отвечает ему надменно: «Неужели вы не видите, сколь велики страдания монгольского народа? Сюда вы ехали по трупам павшего скота, а теперь хотите проехаться по трупам людей?»
После этого прошел слух, что князя лишат его ханского титула. Два дня все наши ходили мрачные, молчаливые. Но вот как-то вечером позвал меня Смурый и говорит: пойди, разыщи арслана Баст Онолта и приведи сюда.
Арслана я нашел в трапезной и привел к залану.
— Вы оба этой ночью будете следить за орго амбаня, — приказал залан. — В юрте рядом — ночует жена Гомбо бэйсэ, госпожа Норжиндэжид. Между юртами бросите кусок войлока и спрячетесь под ним. Только не вздумайте спать! Днем амбань выпил много вина и кумыса, так что ночью ему наверняка приспичит выйти. Как только он отойдет от своего орго, бросайтесь к нему, хватайте и кричите: «Люди, смотрите. Да что же это делается?!» На шум выйдет Норжиндэжид. И я подойду.
— Я, признаться, струхнул…
«Да это же та самая Норжиндэжид, которая выгнала нас с матерью. Это она, точно», — едва не закричал Батбаяр, но вспоминать о том, как ты скитался, гонимый презрением и ненавистью людей — не очень приятно, и юноша вовремя спохватился. А Содном тем временем продолжал:
— Я спрашиваю: «Залан-гуай, разве можем мы так обойтись с почтенным амбанем?»
— Это приказ вашего господина, а выполнять его или нет, решайте сами, — ответил Дагвадоной-гуай, и так зло на меня посмотрел, что у меня пропала всякая охота задавать вопросы. Я поклонился и говорю: «Выполню».
Смотрю, а Баст Онолт стоит как ни в чем не бывало, только на скулах желваки вздулись, да мышцы на шее напряглись.
— Кто это Баст Онолт? — спросил Батбаяр.
— Борец, умер недавно, до последнего времени жил где-то у вас в верховьях Орхона. Лицом был темен, мышцы буграми — будто огромные наросты. Когда к надому готовился, в день съедал полбарана и выпивал бадью кумыса. Голый носил валуны, поленья, лежал на связанных узлами ремнях. Рассказывали, что еще при старом «свирепом рябом» нойоне его посадили в тюрьму за кражу ста голов скота, но нойон приказал его выпустить за то, что на аймачном надоме «не уронил чести хошуна» и бросил на землю Заян-шабинарского зана Бадая.
— Ну так что же было той ночью? Вышел амбань?
— Еще бы! Только все уснули, в его орго зажегся свет. Вышел он из юрты, толстый лысый китаец. Дышит тяжело, с присвистом. Только он отошел на несколько шагов, Онолт-гуай ткнул меня локтем в бок, подскочил к амбаню, схватил за руки. А тому куда деваться? Арслан сграбастал его, будто медведь антилопу. Тут я подбежал и давай орать: «Люди, смотрите!» Амбань стоит не шелохнется, видно, понял все. Из юрт высыпали свитские, вышел Дагвадоной, еще какие-то люди, столпились вокруг нас.
Залан присмотрелся и ахнул:
— Да это же амбань!
Появилась княгиня Норжиндэжид и накинулась на нас:
— Да как же вы посмели докучать своими грубостями амбаню, назначенному сюда самим императором? Отпустите его немедля!
Тут нам и залан знак подал. Отпустили мы амбаня.
— А-а, так вот вы где, ахайтан, ночуете! Не к вам ли в орго собирался пожаловать наш гость? — спросил Дагвадоной.
— А какое до этого дело уважаемому залану? Что за люди среди ночи подняли шум, спать не дают, — сказала Норжиндэжид и вернулась в юрту. Тогда она еще молодая была. Красивая, стройная. Амбань обратился к свитским: