Гром - страница 72

стр.

— Что же было дальше? Рассказывайте.

— Устал я что-то, во рту пересохло. Но деваться некуда, придется рассказать.

Содном достал трубку с длинным белым мундштуком, закурил.

— Когда Далай-лама пожаловал к нам в монастырь, богомольцев и паломников там собралось что песчинок — тысячи. Понаехали ламы, нойоны, хутухты, хубилганы; что ни день — подношения даров, словом, всего насмотрелись, за всю жизнь не увидишь. Земля в долине Онги ходуном ходила. Тут как раз приезжает маньчжурский амбань. Уртонов нет, лошадей не сменишь. Князь в дороге задержался, устал и был вне себя от гнева.

«Ты, говорит, сайн-нойон-хан, все нарочно подстроил. Хотел принять Далай-ламу тайно, против воли императора, и своим поступком нарушил правила и установления. Мой долг довести это до сведения императора, и да покарает он тебя по всей строгости закона». А наш хан отвечает ему надменно: «Неужели вы не видите, сколь велики страдания монгольского народа? Сюда вы ехали по трупам павшего скота, а теперь хотите проехаться по трупам людей?»

После этого прошел слух, что князя лишат его ханского титула. Два дня все наши ходили мрачные, молчаливые. Но вот как-то вечером позвал меня Смурый и говорит: пойди, разыщи арслана Баст Онолта и приведи сюда.

Арслана я нашел в трапезной и привел к залану.

— Вы оба этой ночью будете следить за орго амбаня, — приказал залан. — В юрте рядом — ночует жена Гомбо бэйсэ, госпожа Норжиндэжид. Между юртами бросите кусок войлока и спрячетесь под ним. Только не вздумайте спать! Днем амбань выпил много вина и кумыса, так что ночью ему наверняка приспичит выйти. Как только он отойдет от своего орго, бросайтесь к нему, хватайте и кричите: «Люди, смотрите. Да что же это делается?!» На шум выйдет Норжиндэжид. И я подойду.

— Я, признаться, струхнул…

«Да это же та самая Норжиндэжид, которая выгнала нас с матерью. Это она, точно», — едва не закричал Батбаяр, но вспоминать о том, как ты скитался, гонимый презрением и ненавистью людей — не очень приятно, и юноша вовремя спохватился. А Содном тем временем продолжал:

— Я спрашиваю: «Залан-гуай, разве можем мы так обойтись с почтенным амбанем?»

— Это приказ вашего господина, а выполнять его или нет, решайте сами, — ответил Дагвадоной-гуай, и так зло на меня посмотрел, что у меня пропала всякая охота задавать вопросы. Я поклонился и говорю: «Выполню».

Смотрю, а Баст Онолт стоит как ни в чем не бывало, только на скулах желваки вздулись, да мышцы на шее напряглись.

— Кто это Баст Онолт? — спросил Батбаяр.

— Борец, умер недавно, до последнего времени жил где-то у вас в верховьях Орхона. Лицом был темен, мышцы буграми — будто огромные наросты. Когда к надому готовился, в день съедал полбарана и выпивал бадью кумыса. Голый носил валуны, поленья, лежал на связанных узлами ремнях. Рассказывали, что еще при старом «свирепом рябом» нойоне его посадили в тюрьму за кражу ста голов скота, но нойон приказал его выпустить за то, что на аймачном надоме «не уронил чести хошуна» и бросил на землю Заян-шабинарского зана Бадая.

— Ну так что же было той ночью? Вышел амбань?

— Еще бы! Только все уснули, в его орго зажегся свет. Вышел он из юрты, толстый лысый китаец. Дышит тяжело, с присвистом. Только он отошел на несколько шагов, Онолт-гуай ткнул меня локтем в бок, подскочил к амбаню, схватил за руки. А тому куда деваться? Арслан сграбастал его, будто медведь антилопу. Тут я подбежал и давай орать: «Люди, смотрите!» Амбань стоит не шелохнется, видно, понял все. Из юрт высыпали свитские, вышел Дагвадоной, еще какие-то люди, столпились вокруг нас.

Залан присмотрелся и ахнул:

— Да это же амбань!

Появилась княгиня Норжиндэжид и накинулась на нас:

— Да как же вы посмели докучать своими грубостями амбаню, назначенному сюда самим императором? Отпустите его немедля!

Тут нам и залан знак подал. Отпустили мы амбаня.

— А-а, так вот вы где, ахайтан, ночуете! Не к вам ли в орго собирался пожаловать наш гость? — спросил Дагвадоной.

— А какое до этого дело уважаемому залану? Что за люди среди ночи подняли шум, спать не дают, — сказала Норжиндэжид и вернулась в юрту. Тогда она еще молодая была. Красивая, стройная. Амбань обратился к свитским: