Гром - страница 8

С утра они прошли уже с полуртона, но так и не встретили места, где можно было бы отыскать воду. Они сократили дальность переходов и все чаще отдыхали. И вот наступил момент, когда Батбаяр, присев передохнуть в низинке, уже не смог подняться. После нескольких неудачных попыток ему удалось привстать. Согнувшись под тяжестью тюка, он, пошатываясь, прошел шагов десять и рухнул вниз лицом. Гэрэл увидела, что сын упал, сбросила свой тюк и метнулась к нему.

— Сыночек, сыночек мой, — причитала она, высвобождая его из-под деревянных решеток, обернутых рваной кошмой.

— Ничего, мам, — едва слышно проговорил Батбаяр, снова пытаясь подняться.

«Ведь погублю этак сына. Боже, за что же такое наказанье!» — в отчаянье воскликнула про себя Гэрэл, а Батбаяр вытер ладонью лоб и снова подсел под тюк.

— Погоди, оставь, сынок, — сказала Гэрэл и погладила сына по голове. — Совсем я тебя замучила, — пробормотала она, целуя сына.

Вытерев мокрые глаза, огляделась. Два тюка лежали рядом, четыре виднелись далеко позади. Но это ее уже не волновало. Гэрэл поняла, что перетаскивать весь этот скарб дальше им не под силу, собрать в одном месте и то будет трудно. Не давала покоя одна мысль: «Где раздобыть воду? Без воды — смерть!» Она молча нагнулась и стала развязывать тюки. Вытащив старый овчинный дэл сына и свой меховой, стянула их веревкой. За пазуху сунула кремень и кресало — ими владел еще покойный муж. Ссыпав остатки творога и горсть борцоков в латунный кувшин, взяла его в руку, а сыну вручила жердь.

— Ну, все, сынок, пошли!

Батбаяр вытаращил глаза.

— Мама! Да вы что? — дрожащим голосом спросил он.

Гэрэл еще раз оглядела тюки и сказала:

— Это все мы здесь оставим. — Взяв сына за руку, она решительно двинулась прочь.

— А как же наша юрта? — спросил, оборачиваясь, Батбаяр, и в его глазах блеснули слезы.

Гэрэл остановилась, словно наткнулась на стену, и, помедлив, ответила:

— Давай пока воду поищем. А если останемся в живых, то и кров для нас найдется.

Слова матери никак не укладывались в сознании Батбаяра, и он уперся, вырывая руку.

— Без юрты не пойду.

— Ничего, ничего, сынок. Бог даст, у нас не то что эта, настоящая белая юрта будет.

— Такая же как у нашего бэйсэ, с красным хольтроком?

— Как знать, может, и такая же. Ведь еще неизвестно, кем ты станешь, если мы до жилья доберемся благополучно.

— Нет, никогда у нас не будет такой юрты.

— Почему это?

— Никто ее нам не даст. Да заведись у нас такая, бэйсэ-гуай живо прибрал бы ее к рукам так же, как иноходца Довдон-гуая, — по-взрослому и как-то брюзгливо сказал Батбаяр. Гэрэл не нашла, что возразить.

— Ну да ладно, сынок, — сказала она и тронулась дальше.

Батбаяр шел за матерью, оглядывался на брошенные среди барханов тюки, и по его щекам скатывались слезы. Шли молча. Мальчик чувствовал: стоит заговорить и он не удержится, разревется. Гэрэл, оплакивая в душе юрту, собственность, которой она лишилась навсегда, молчала, крепилась, чтобы не причинять лишних страданий сыну. Она уходила все дальше, так ни разу и не обернувшись.

Батбаяр вспомнил о шапке из черной мерлушки, единственной по-настоящему ценной их вещи. «Не взяла мама шапку. Намерзнется в холода, опять у нее зубы болеть будут! Сама же не могла нахвалиться: какая мягкая, да какая теплая».

Теперь они шли налегке. На спину не давила тяжелая ноша, не тянула на каждом шагу назад. Ноги легко несли их вперед, и казалось, сил у них столько, что шутя одолеют они не один уртон. Наконец Гэрэл не выдержала и оглянулась. Отсюда тюки, лежавшие на приметном, розового цвета бархане, были едва различимы. Она вспомнила почему-то давнее нападение дунган. Тогда люди вот так же побросали где попало пожитки и бежали куда глаза глядят… Женщина долго стояла молча, разглядывая лежащую перед ней долину, затянутую голубоватой дымкой. Вспомнила мужа, который отправился разыскивать потерянный в суматохе табун лошадей бэйсэ, был схвачен дунганами и уже не вернулся. «Будь он сейчас жив-здоров, разве пришлось бы нам так мучиться… А Гомбо бэйсэ? Ведь это из-за его лошадей погиб муж, а он прогнал нас как собак. Сын-то ничего не знает. Когда отец пропал, ему и было-то всего три года. Ну да что теперь об этом вспоминать».