Громбелардская легенда - страница 61
— Это дартанский постоялый двор, и здесь все устроено по дартанским обычаям, — сказал он.
— Да? Ну и что? — гневно спросила она, чувствуя себя совершенно сбитой с толку.
— Нигде во всем Шерере нет столь убогих постоялых дворов, как у вас, — объяснил он. — Здесь только одна общая комната, где путники спят на сене. Армектанская мода воцарилась во всем Шерере, но что касается Дартана — только в некоторых городах… Громбелард же обеспечивает путешественникам все удобства. Можешь мне поверить, ваше благородие, я немало путешествовал.
Он отпустил ее руку.
Ее разгневало, что дикий край разбойников и пастухов смеет хоть в чем-то превосходить Дартан.
— Значит, я не смогу переодеться?
— Внутри? Вряд ли, разве что в большой общей комнате, о которой я говорил. Впрочем, если хочешь путешествовать в этом прекрасном зеленом платье — пожалуйста.
Мгновение Лейна стояла неподвижно, потом повернулась и пошла в сторону здания. Зайдя за угол, она быстро огляделась по сторонам и начала расстегивать платье, чего делать не умела, поскольку всегда пользовалась помощью прислуги. В конце концов, разозлившись, она скорее содрала с себя платье, чем сняла, и на ощупь достала из свертка обтягивающие чулки. Ветер, обдувавший ее обнаженное тело, тоже был чем-то новым, необычным; впервые в жизни ей приходилось раздеваться под открытым небом… Прикусив губу, она быстро натянула короткую юбку, справилась с чулками, сунула изящные ноги в кожаные сапоги. Потом надела тонкую шелковую рубашку, на нее — толстую, жесткую, надевавшуюся через голову меховую куртку. Завязав волосы в толстый узел бархатной лентой и чувствуя себя словно в чужой шкуре, она с отвращением взяла в руку холодный пояс из металлических колец с подвешенным к нему небольшим легким мечом.
— О нет, — пробормотала она себе под нос. — Ну уж нет.
Наклонившись, она оторвала от платья большой кусок материи, тщательно свернула его и после короткого раздумья заткнула за ремень, под курткой. Когда она вернулась, Гольд окинул ее внимательным взглядом.
— Ну что ж, выглядишь ты, госпожа, не слишком привлекательно, — подытожил он с откровенностью, от которой у нее вспыхнули щеки. — Но так тебе наверняка будет удобнее. И теплее.
Она вытянула перед собой руку с мечом.
— Забери это! — с яростью проговорила она. — Я не собираюсь спотыкаться о всяческие железки!
Он забрал оружие и прикрепил его к вьюкам.
— Пора в путь, госпожа.
— Я хочу есть.
— Потом.
— Я хочу есть!
— Пора в путь.
Обиженная, она отказалась от предложенной им помощи и сама неуклюже вскарабкалась на лошадь, притворяясь, что не замечает усмешки сотника.
— Ты ведешь себя как ребенок, госпожа, — прямо сказал он. Похоже, он всегда говорил прямо. — Я уже объяснил, почему мы не можем задерживаться.
— Но я похищена и не обязана тебе помогать.
— Да, не обязана, госпожа, но мне не хочется затыкать тебе рот и связывать.
— Ты бы посмел?
Гольд не ответил и одним прыжком вскочил в седло.
Они выехали на дорогу. Застучали копыта по перекладинам узкого моста, переброшенного над ленивой речушкой. Лейна снова почувствовала боль в спине. Монотонная поступь коня утомляла ее, но боль не позволяла заснуть. Именно сейчас она ощутила, насколько ей хочется спать. Она громко, почти демонстративно зевнула.
Гольд улыбался в усы. Похоже, ему была знакома лишь одна разновидность улыбки — слегка ироническая. Лейна ее, правда, не видела, поскольку уже совсем стемнело, однако услышала в его голосе.
— Мне кажется, госпожа, — сказал он, — что ты относишься к нашему путешествию как к какому-то новому развлечению, которое послала тебе Шернь в качестве лекарства от скуки. Ты ошибаешься. Это не развлечение и не забава… скорее игра. Но игра эта не понарошку. Уже сейчас ставка в ней — жизнь Байлея… а кто знает, может быть, и твоя собственная. И пойми наконец, что не я — твой противник в этой игре.
— Как это — «жизнь Байлея»? Что ему угрожает?
— Его собственная глупость, — мрачно ответил он.
— Думай, что говоришь, гвардеец, это мой брат, — холодно напомнила она. — И положение у него несколько выше, чем у тебя.
— Я этого как-то не почувствовал. Наоборот, он постоянно подчеркивал, что я для него — образец для подражания. Зато много раз упоминал о твоем дурном характере.