Громила - страница 12

Я ожидаю, что вот теперь он вызверится на меня по полной, но он лишь усаживается на крыльцо и хмыкает:

— Ну и как? Узнал всё, что хотел?

— Достаточно. — И добавляю: — Неужели ты действительно собирался стоять и наблюдать, как твой дядя избивает пацана?

Он смотрит мне прямо в глаза.

— С чего ты взял, что он стал бы его избивать?

— Ну, знаешь… Никто не размахивает так ремнём, если не собирается пустить его в ход.

Громила лишь плечами пожимает.

— С чего ты взял? Думаешь, что знаешь моего дядю лучше меня? Может, ему просто нравится орать, он наслаждается собственными криками — такое тебе никогда в голову не приходило?

Что-то всё это не вяжется, однако Громиле удаётся заронить в моё сознание семена сомнения, чего, безусловно, он и добивался. Но тут я кое о чём вспоминаю.

— Я видел твою спину. И я вполне в состоянии сложить вместе два и два.

Снова в его глазах вспыхивает злобный огонёк. И одновременно я вижу в них испуг. Совсем немного, но всё же.

— Два и два не всегда четыре, — говорит он.

Что-то в его тоне подсказывает мне, что он, возможно, прав. Может, и в самом деле всё совсем не так, как я думаю… Но опять-таки — что-то в его голосе звучит такое, что я понимаю: дело обстоит куда хуже.

— Во всяком случае, — произносит он, — ты молодец — не спасовал перед дядей Хойтом.

— Ну, вообще-то…

— Хочешь зайти? — спрашивает он.

Вот уж чего не ожидал.

— С какой радости мне заходить?

Он снова пожимает плечами.

— Не знаю… Может, тебе будет интересно узнать, что мы не хлебаем из одной миски с собаками. Или что я не изготовляю бомбы у себя в подвале.

— Я никогда и не говорил…

— Спорим, что ты так думал?

Я отвожу глаза в сторону. Сказать по правде, с того самого момента, когда я услышал, что они с Бронте встречаются, чего только я о нём не передумал! Одно другого хуже. Бомбы в подвале — это ещё самое невинное из того, что я ему приписывал.

— Ну? — говорит он. — Пойдём, налью тебе чего-нибудь попить.

Может, это очень храбро с моей стороны — противостоять его размахивающему ремнём полоумному дяде, но, уверен, Громиле потребовалось куда больше мужества, чтобы пригласить меня к себе в дом.

Надо сказать, я немного разочарован. Дом как дом. Конечно, запущенный и без всяких финтифлюшек, придающих жилью уют, и всё-таки это просто дом. Единственное, что можно о нём сказать — это что кругом царит та же бесцветность, что и снаружи. Обои поблекли, диван весь в пятнах, синий ковёр на полу заляпан бордовым и коричневым. «Не дом, а какой-то огромный подживающий синяк», — размышляю я.

Откуда-то из глубины помещения доносится звук работающего телевизора. Арочный проём за кухней ведёт в темноту, в которой мерцает экран. Должно быть, там гостиная, хотя я подозреваю, что гостей в этом доме отродясь не бывало, и комнату правильнее было бы назвать «берлогой дядюшки Хойта». Представляю её себе, как наяву: огромное полуразвалившееся кресло с откидной спинкой, телевизор, цвета в котором поблекли так же, как и всё в этом доме, бесчисленные пустые банки из-под пива…

Громила наливает мне лимонада.

— Можешь пить спокойно, не отравленный, — говорит он.

Я избегаю прикасаться к чему-либо. Не потому, что оно грязное, а потому что… нечистое. Не могу толком объяснить разницу; наверно, это как-то связано с моим снобизмом. Однако преодолеваю свою брезгливость и опускаюсь на кухонный табурет. В раковине полно грязных тарелок. Громила замечает, что я это замечаю.

— Извини, — говорит он, — мыть посуду — моя обязанность. Обычно я это делаю, как только прихожу домой.

— Чем занимается твой дядя?

— Работает в государственной дорожной службе, — отвечает Брюстер. — Водит каток в ночную смену.

По-моему, очень подходящая профессия для этого маньяка. В воображении тут же возникают жутковатые картинки: дядюшка Хойт со злорадной ухмылкой раскатывает в лепёшку несчастных зверушек, увязших в горячем асфальте…

Я поднимаю стакан, выставляя на обозрение Громилы костяшки пальцев — ободранные, в кое-как подживших волдырях.

— Откуда это у тебя? — спрашивает он. — Ботаников колотишь?

Ага, провокация! Не поддамся.

— Лакросс.