Гроссмейстерский балл - страница 69

Гена Казимировна взяла пепельницу и вышла. Вернулась. Поставила пустую пепельницу на край стола и открыла окно. Занавеси, лениво покачиваясь, отошли от окна.

— Служебную подал Терновский. Вас и вызвали, — проговорила секретарша. — Что вы с ним не поделили?

— Женщину.

Какое ее дело? Чистое любопытство. Сказал и пожалел, Гена Казимировна смутилась и с раздражением сжала тонкие бесцветные губы.

— В ваши годы делят молоко, — произнесла она. — Кис-кис… Ну иди же, упрямая! Кис-кис…

— Вы обиделись? Не надо. У меня и так на душе…

Филипп поднял кошку и пошел к дверям. Остановился и опустил кошку на пол. В дверях появился Корнев.

Гена Казимировна подхватила кошку, вышла из кабинета и захлопнула дверь. Занавеси обмякли и коснулись подоконника.

Корнев выудил из-за шкафа кончик полотенца и принялся вытирать руки. Долго, тщательно. Как доктор…

Филипп стоял на малиновой дорожке, не зная, выйти или сесть. Корнев оставил полотенце и направился к своему креслу. Молча, сосредоточенно. Сел. Придвинул серую папку с грифом «Директор» и вытащил бумажку.

— Ознакомьтесь!

— Это служебная записка Терновского?

— Ознакомьтесь!

— Мне нечего знакомиться.

— Все верно?

— Да.

— Садитесь.

Филипп сел на ближайший стул.

— Кого мне вызвать для выяснения обстоятельств?

— Рябчикова и начальника сборочного цеха.

— Рябчикова… Что-то часто слышу я эту фамилию, — Корнев наклонился к селектору: — Леонтий Адамович?! Корнев это. Спустись, пожалуйста, ко мне и прихвати Рябчикова… Рассказывайте.

Филипп почувствовал волнение. Отчего это? Его смутил тон Корнева, каким он приглашал Шанцова? Чепуха! Почему директору должен не нравиться Шанцов? Так хочется ему, Филиппу? Ладно, не будет же Шанцов отказываться от своих слов!

— Рассказывайте, — повторил Корнев. Он смотрел на Филиппа. «Конечно, я тебе верю… Не потому, что ты мне симпатичен, а просто это маловероятно: мошенничать с такими глазами, как у тебя. Правда, довод малоубедительный. Сентиментальный чудак, дело не в глазах! Разве тебе ничего не говорит поведение этого парня в истории с ПОА? А может быть, ошибаюсь; может быть, для этого достаточно быть трусливым? Да, именно трусливым, бояться последствий… В его годы на моих ногах сбивались обмотки, а в руках была трехлинейка. А в душе были идеалы, ради которых я теперь не пропустил ПОА! А какие идеалы у этого Филиппа? Такие же, как и у меня?! Наденет ли этот Филипп обмотки? Не по принуждению… Наденет! И возьмет в руки винтовку. Впрочем, у них будет иначе. Для этого многое додумали мы и пережили, чтобы у них было иначе. Мальчики…»

Филипп замолчал. Он не увидел — он почувствовал, что в кабинет вошел Шанцов. Высокий, полнеющий, с волевой челюстью, в белом халате.

— Еще раз приветствую, Роман Александрович. — Шанцов сел в глубокое кресло и вытянул ноги.

Филипп смотрел в сторону. Он боялся выдать свое волнение.

— Вот, Леонтий… Контрольный мастер Круглый закрыл наряды на блоки.

— Знаю. Лузгин докладывал, — усмехнулся Шанцов.

«Почему он с ним разговаривает по имени?» — подумал Филипп. Откуда ему было знать, что Шанцов и Корнев два года служили в одном батальоне: Шанцов — комбатом, Корнев — политруком. Что их ранило в одном бою, под Старой Руссой. И Шанцов с простреленным легким тащил раненого Корнева. Это знали только они. Когда Корнев принял директорство, Шанцов сам попросил обходить молчанием их прошлое. К чему давать пищу для пересудов? Завод есть завод…

— Так вот, Круглый утверждает, будто ты заверил его, что видел блоки, — произнес Корнев.

— Какие блоки?

— Ах, боже мой… Те, на которые закрыты наряды.

— Как же я мог их видеть, если даже нет штамповки в механическом? — проговорил Шанцов.

Филипп резко повернулся. Он чувствовал… Нет, он ничего не чувствовал! Весь кабинет заполнился прозрачной пеленой, похожей на мыльный пузырь… Где граница человеческой подлости?! Как же жить, работать, когда рядом… Вот так. Такие же, как он сам… И такие подлые!

Надо что-то сказать. Надо кричать! Надо заставить Корнева поверить ему, Филиппу… Для этого надо что-то сказать! Говори! Не молчи! Они видят, как ты растерян. Корнев начинает верить. Шанцову, а значит, не верит тебе. Еще секунда — и все рухнет. Ведь ты прав! Единственная твоя вина в том, что ты поверил человеку. Человеку с простреленным легким! Неужели всю жизнь не верить людям?! Всю жизнь! Неужели ты сам станешь Шанцовым, Терновским?.. Скулы свела судорога. Раздвинь их руками! Разожми челюсть и плюнь в сытое лицо Шанцова…