Грозный царь московитов: Артист на престоле - страница 5

А вот свидетельство князя Курбского, взятое из его «Истории о великом князе Московском»: «Прожив с первой своей женой Соломонией двадцать шесть лет, он постриг ее в монашество, хотя она не помышляла об этом и не хотела этого, и заточил ее в самый дальний монастырь, находящийся за двести с лишним миль от Москвы, в Каргопольской земле. Итак, он распорядился ребро свое, то есть Богом данную святую и невинную жену, заключить в темницу, крайне тесную и наполненную мраком. А сам женился на Елене, дочери Глинского, хотя и препятствовали ему в этом беззаконии многие святые и добродетельные не только монахи, но и сенаторы его».

Эти два рассказа свидетельствуют о том, что Соломонию Сабурову заставили постричься в монахини, чему она всеми силами сопротивлялась. Вскоре после этого распространились слухи о том, что у нее в заточении родился ребенок. В 1934 году реставратор А. Д. Варганов вскрыл в Суздале гробницу, которую приписывали «сыну» Соломонии Сабуровой, и, по его словам, обнаружил там детскую рубашечку. Находку Варганова многие истолковали как косвенное доказательство того, что какой-то ребенок все-таки был. Нашлись романтически настроенные любители отечественной истории, построившие на этой основе версию об «истинном» претенденте на русский престол, персоне, которой-де боялся сам Иван Грозный. Личность возможного наследника связывали то с сыном боярским Тишенковым, перешедшим на сторону крымцев в 1571 году и способствовавшим разгрому русской армии, то с разбойничьим атаманом Кудеяром.

Но есть и иная версия, более правдоподобная. Соломония Сабурова видела несчастье мужа и знала об угрозе смуты, нависшей над Россией. Она сама великодушно предложила Василию III постричь ее в монахини, а потом найти вторую жену и родить наследника — ради мира на Руси. Ведь после кончины бездетного супруга, как уже говорилось, могла разразиться большая война претендентов на московский престол — братьев Василия III и других представителей рода Рюриковичей, не принадлежавших Московскому княжескому дому. Этого боялись всерьез. Для страны с точки зрения общественного спокойствия лучшим исходом был второй брак Василия III и рождение ребенка — бесспорного наследника престола. Русские летописи XVI столетия содержат информацию о духовном подвиге Соло-монии Сабуровой, переступившей через свою гордость. В Воскресенской летописи, составленной, по разным данным, в 1541-м или в 1542–1544 годах, сказано: «В лето 7034, ноября, князь велики Василей Иванович по-стриже великую княгиню Соломонию по совету ея, тягости ради и болезни и бездетства; а жил с нею 20 лет, и детей не было». Между тем, к 1541 году два главных заинтересованных лица и участника печальной истории с разводом уже не могли повлиять на летописный текст: Елена Глинская лежала в гробу, а митрополит Даниил, когда-то благословивший новый брак Василия III, был насильственно сведен с кафедры. Ничто не мешало правительственным летописцам изменить трактовку событий 1525 года, если бы она была, по их мнению, неверна.

Текст Типографской (или, как ее в старину называли, Синодальной) летописи начала 30-х годов XVI века (по другим данным, конца 40-х — начала 50-х годов) рисует такую же картину: великая княгиня со слезами молит супруга о разводе; он отказывается: «Как могу брак разорите и вторым совокупитися?» Отвергнуты и советы вельмож аналогичного содержания; тогда с увещеваниями обратился к Василию III сам митрополит Даниил, глава Русской церкви; он «…многа моли о сем государя и с всем священным саном, да повелит воли ея бытии. Царь же и государь всея Руси, видя непреклонну веру ея, и моления отца своего, Данила митрополита, не презре, повели совершити желание ея».

Откуда тогда взялись сведения о насильственном пострижении и страшном заточении Соломонии Сабуровой?

Присмотримся к рассказчикам.

Назвать Сигизмунда Герберштейна злопыхателем великокняжеского рода и всей России было бы неправильно. Этот иноземец не был врагом нашей страны. Для его стиля характерно стремление к беспристрастности. Но каковы источники информации, на которые он опирался? Свидетелем пострижения Соломонии Сабуровой барон быть не мог. Сигизмунд Герберштейн полагался на молву, слухи — так, во всяком случае, сообщает читателям сам барон. Иными словами, он собирал столичные сплетни. Немецкий дипломат не знал русского, но он навычен был в одном из южнославянских языков, а потому мог находить собеседников в русской среде. Для сравнения можно представить себе современного российского дипломата, прибывшего в Сербию или, скажем, Словению, не имея представления о тамошних языках и полагаясь на знание родственного им русского. Барон «подбирает» слух о странной истории, произошедшей с женой политического лидера страны, — насколько, разумеется, способен понимать сказанное. Сколько в этом слухе истины? А бог весть. Одни говорят так, другие эдак, словарного запаса для полного прояснения ситуации катастрофически не хватает… Отсюда и вопиющие несообразности в сообщении Герберштейна.