Грузинские романтики - страница 45
Двухголосое чтоб звучало: «Здравствуй, будь счастлив!»
Не дождусь, когда снова увижу дев сладкогласных,
Цветущих, как ты, и, как ты, таких же прекрасных,
Услышу их речи и вспомню всё, что, бывало,
Мучило сердце, и всё, что его услаждало.
Неужель умру, неужели сойду в могилу
И не увижу своей я Кахетии милой!
И не увижу того, чего жаждут очи,
Что мерещится мне в свете дня и в сумерках ночи!
Кахетия, вечно с тобой я, к тебе влекомый.
Слышу и здесь Алазани плеск знакомый,
Мысленно я на Гомборской горе изумрудной
Любуюсь красою долин, расцветающих чудно,
Сок твоих лоз зажигает мне кровь, полный коварства.
«Мравалжамиер! — я пою. — Будь счастлив! Здравствуй!»
1882
Царица
© Перевод С. Спасский
Прекрасная дева стояла, грустна,
Пред юным царем. Кто с ней в мире сравнится?
На мрамор груди голова склонена,
И слезы как жемчуг на черных ресницах.
Царь смотрит в глаза ей. И сердце его
Неведомое взволновало страданье,
Он вздрагивает. Всё его существо
Как бы растворилось в прекрасном созданье.
Он молвит: «Что хочешь? Вот — слава моя,
Сокровища — всё тебе брошу под ноги.
Дворец удивительный выстрою я,
Садами и златом украшу чертоги.
В шелк Персии и в жемчуга красоту
Твою облачу я, на зависть ровесниц.
Уснуть ли на пышную ляжешь тахту,
Проснешься ль — всех лир стерегут тебя песни.
О, только меня пощади, одаря
Любовью! Не мучь, исцели от недуга!
Ни братьев, ни матери нет у царя.
Подумай, как жить властелину без друга».
Но дева, храня опечаленный вид,
Склонившаяся, безответно стоит.
«Чего же ты хочешь? Откликнись, открой!
Надеть мне кольчугу и шлем? О, поведай —
Тебя прославляя, мне броситься в бой,
Вернуться героем с добытой победой?»
Но дева склонилась, молчит. И слеза
Прекрасные ей застилает глаза.
«Ответь! Существо твое сопряжено
С моим. Образ твой позабыть нету силы.
Лицо твое — в сердце иконой оно,
Я в сердце его сберегу до могилы.
Меня ты не знаешь, но как мне не знать
Тебя, за которой следил я так много?
Ты в храме. С тобою небес благодать.
Ты в небе. С тобою сияние Бога.
Над люлькой ты в хижине, темной как склеп,
Поешь сироте. Сладко стелются звуки.
В затерянной улице сиротам хлеб
Твои разделяют хрустальные руки.
Довольно! Мой скипетр, порфира и трон,
И власть, и народ — всё тобой озарится.
В короне нет лучшего камня. И он
Не ты ли, моя госпожа и царица?»
Но дева спокойно сказала в ответ:
«К чему мне сокровищ запас драгоценный?
Моей чистоты не смутят они, нет.
Ее не купить всем богатствам вселенной.
Иные мне песни над люлькою мать
Певала. И пел мой отец по-иному.
Ничто мне на троне с царем восседать,
Коль благ ты не даришь народу родному.
Царицей мне стать! Дай народу сперва
Ты волю. Чиновников алчность и злоба
Народ угнетают. Умерь их права.
Царь вместе с народом — пусть царствуют оба.
Себе не желай ты народных трудов.
Царь добрый богатства народа не ищет,
Но, милостивый, обездоленных вдов
Разрушенные обновляет жилища.
И к сердцу прижми ты голодных сирот,
Плачь с ними. И деве, отброшенной в бездну,
Лишившейся света, подай от щедрот
Своих и рукою своею железной
Ее из пучины ты выведи в высь,
К творцу, ободряя надеждой живою.
Народ за тобою следит. Торопись,
Пока еще сердце народа с тобою.
И подданных заново ты оживи.
Тогда я твой трон разделю как супруга.
О царь, я сама не скрываю любви,
И оба мы издавна знаем друг друга!»
И царь поражен. Голос девы умолк.
Царь чист еще, молод. Он понял — корона
Дарована Богом, как бремя и долг.
Он понял, в чем блеск и величие трона.
И чистые слезы скатились из глаз,
И Бог эти светлые слезы заметил.
Вот лето и осень прошли. Пронеслась
Зима, будто сон. Мир ликующий встретил
Весну, обновившую сердце страны.
Долины звенят. Соловьиного пенья
Днем майским сквозь ветер раскаты слышны.
Волнуется в городе всё населенье.
На троне роскошном царица с царем
Сидит, всех бесценных сокровищ ценнее.
Царь смотрит в глаза ей. И мечется в нем
Влюбленное сердце. И входит он с нею
В богатую опочивальню. Шелка,
Цветы и парча развлекают их взоры.
Легла на плечо ему девы рука,
И царь совлекает с невесты уборы
И стан обнимает хрустальный. Она
Вся отдана чувствам небесным и нежным.
Глаза затуманены, утомлена.
И тонет, как в море, в блаженстве безбрежном,