Грядущее сообщество - страница 5

[13] руки постоянно переходит от общей формы букв к тем специфическим чертам, которые и образуют их уникальное начертание, создавая непрерывность линии, так что никогда, несмотря ни на какие ухищрения графолога, невозможно указать, где же действительно в письме пролегает граница между двумя этими сферами, но точно так же и человеческая природа, постоянно заявляя о себе в человеческом лице, обретает в нем свое существование, и тайна его выразительности обязана этому непрекращающемуся возникновению. Однако совершенно очевидно, что можно утверждать и нечто прямо противоположное, а именно, что сотни идиоматизмов или идиотизмов, характеризующих мою манеру писать букву п или произносить фонему, как раз и образуют общую форму. Общее и индивидуальное, родовое и единичное — это всего лишь два убегающих вниз склона, из которых слагается сам гребень любого.

В «Идиоте» Достоевского князю Мышкину ничего не стоит имитировать любой почерк и подписываться чужим именем («покорный игумен Пафнутий оставил здесь свою подпись»), В его почерке индивидуальное и общее оказываются неразличимы, но именно это и есть «идиотизм», то есть индивидуальное свойство, присущее любому. Переход от возможности к акту, от языка к слову, от общего к индивидуальному происходит всякий раз в обоих направлениях, вслед за тем мерцающим чередованием, где общая природа и единичное, потенция и акт постоянно меняются местами и взаимопроникают. Бытие, возникающее на этой линии или вдоль этой границы, — это бытие любое, и то, каким образом оно переходит от общего к частному и от частного к общему, называется обычаем, или, иначе, — этосом.

Согласно Талмуду, каждому человеку уготовлены два места — одно в Эдеме, другое в Геенне. После того, как праведник оказывается признан безгрешным, он получает в Эдеме ожидающее его место, но сверх того ему достается еще и место его ближнего, сгубившего свою душу. Злодей же получает в аду не только причитающееся ему место, но ему достается также и место спасшегося — его ближнего. Поэтому в Библии и сказано о праведниках:

«потому что в земле своей вдвойне получат»[14], равно как и о грешниках: «разрушат их с двойной силой».

Представляется, что существенным в этой топологии Агады является не столько само картографическое разделение Эдема и Геенны, сколько само это соседнее место, которое всякий человек так или иначе, но неизбежно получает. Ибо осуществив свое предназначение и достигнув своего последнего предела, человек тем самым уже оказывается на соседнем месте. Таким образом, неотъемлемым и изначальным свойством каждого создания становится его способность замещать, его из вечная готовность быть вместо или на месте некоего другого.

Уже ближе к концу своей жизни знаменитый арабист Массиньон, который еще в молодости, живя в мусульманской стране, обратился в католицизм, основал сообщество, которое он назвал арабским термином, означающим замещение, — Бадалья (Ваdaliya). Члены этого сообщества давали обет жить, замещая собой любого, то есть быть христианами, занимая место другого.

Это замещение можно понимать двояко. Так, в падении или в грехе другого можно видеть лишь возможность собственного спасения: если исходить из некоей абстрактной и малоубедительной экономики возмещения, гибель всегда уравновешивается избранием, падение — вознесением. (Если следовать этой логике, то проект «Бадалья» оказывается всего лишь неким запоздалым искуплением вины Массиньона перед его гомосексуальным другом, покончившим с собой в казармах Валенсии, — друга, от которого Массиньон вынужден был отдалиться в момент принятия католицизма.)

Но феномен Бадальи допускает и совсем иную интерпретацию. Согласно замыслу Массиньона, заменить кого–то на самом деле не означает восполнить некий его недостаток или исправить его ошибки, но это означает целиком перенестись в другого — такого, каким он и является, для того, чтобы саму его душу, само его существование или имение–места открыть для Христа. Это замещение отменяет всякое место–собственное, но тогда и событие или имение–места любого единичного бытия уже является совместным местом, пустым пространством, открытым для невероятного, безответного гостеприимства.