Грязь кладбищенская - страница 30

стр.

– Вот ведь стерва Бидь Сорха. Ну, я ей задам, когда она сюда явится. А Нель шушукалась со священником на похоронах?

– А священника там вовсе не было. Он пошел на похороны двоюродной сестры Джуан Лавочницы, потому что ему оказалось совсем рядом. Но он зажег восемь свечей…

– Такого ни с одним покойником еще не случалось, Шонинь…

– Только вот одну из них потушили, Катрина. Больно нагорело…

– Да чтоб у них у всех там нагорело!

– Зато он прочел целую кучу молитв, пять раз побрызгал святой водой на гроб – я такого никогда не видывал… А Нель сказала, что он вроде благословлял два тела сразу, ну, я уж не думаю, чтобы так…

– Эх, Шонинь, к чему же такое, дай ему Бог здоровья. Видать, большое удовольствие все это доставило Нель. Как там ее сын Пядар?

– Скверно, скверно. Сердце…

– Ну-ну-ну! Какое еще сердце, дьявол тебя побери! Не с сердцем, а с бедром у него было худо. Или с тех пор у него на сердце перешло? Еще лучше…

– Бедро, Катрина, бедро. Говорят, осенью пройдет суд в Дублине. Все говорят, что Пядар проиграет, а Нель и дочь Бриана Старшего останутся без гроша…

– Вот бы так и было! Дай-то Бог… А как там Томас Внутрях, что про него скажешь?

– Да я только забрал пенсию, выпил капельку чаю и пошел на Общее поле…

– Не боись, никогда ты туда больше не дойдешь ногами своими хлипкими… Послушай меня. Послушай, говорю тебе. Томас Внутрях.

– Томас Внутрях? Жив-здоров. На него едва хижина не обвалилась из-за того, что не было крыши. А Нель сразу побежала к твоему Патрику: “Как же тебе не стыдно, что ты оставил бедного старика мокнуть под дождем без крыши, – говорит. – Если бы с моим Пядаром не случилось всего этого…”

– И мой дурачок уступил этой суке…

– Он был сильно занят, но сказал, что накидает пару охапок там и сям в самых плохих местах, пока у него на найдется времени перекрыть всю крышу, как положено… Сердце…

– Это ты прав. Сердце. У Патрика сердце доброе. Слишком доброе… А ты ничего не слыхал насчет креста над моей могилой?

– Новый крест, ладный, из Островного мрамора, Катрина…

– Скоро?..

– Скоро, ну да…

– А жена моего сына?..

– Жена моего сына?.. А у моего сына нет жены, Катрина. Я ему сказал, когда новое стойло для жеребчика было готово, что лучшее дело для такого молодца, как он…

– Сходить к доктору насчет сердца, Шонинь. А то вдруг он подцепит от тебя эту заразу… Жена моего сына. Мой сын Патрик. Дочь Норы Шонинь. Теперь ты меня понимаешь?

– Понимаю. Дочь Норы Шонинь. Чуток приболела. Сердце…

– Врешь ты бессовестно. Не в сердце дело. Она больна?..

– Чуток приболела, Катрина…

– Вот уж дай Бог здоровья рассказчику! Это все я и сама знала. Думала, есть какие-то знаки, что она скоро заявится сюда, после следующих родов она здесь будет точно… Не слыхал ли ты каких разговоров про Баб?

– Баб ваша, которая в Америке. Написала Патрику по случаю твоей смерти и переслала ему пять фунтов. Никакого завещания еще не составила. Он мне сказал, что его старшую девочку – как же ее звать? Не помню имени, а должен бы помнить, понимаешь, но я ведь помер так внезапно…

– Старшая дочка Патрика – Майринь…

– Да-да, Майринь. Монашки откуда-то там хотят взять ее к себе, чтобы потом сделать из нее учительницу. Только ей надо будет еще немного подучиться…

– Майринь собирается стать школьной учительницей. Храни ее Бог. Ее всегда тянуло к книгам. То-то Нель облезнет…

– Наш единый кандидат на этих выборах…

– Сохрани нас, животворящий крест Господень! Только не говори мне, что у вас здесь тоже выборы, Катрина. У нас наверху недавно уже были.

– И как проголосовали наши земляки?

– У меня немного закололо в боку. Сердце…

– Ну ты погляди, опять свое завел! Слушай меня. Как наши земляки проголосовали?

– По-старому. Как же еще? Все в деревне проголосовали по-старому. Кроме семьи Нель. У нее в доме все проголосовали за тех, других…

– Не дай ей Господь благоденствия, заразе. Переметнулась. Всегда была предательницей…

– Говорят, та, другая партия пообещала ей новую дорогу прямо к дому. Да и правда, у нее теперь забот немного. Прямо молодеет. Никогда ее не видел такой свежей, как в день, когда тебя хоронили, Катрина…