Грязь - страница 16

Она перевернула кассету, и вновь раздались визги, пение птиц и крики слонов.

Звуки дождливого амазонского леса.

«Ааааарррррррррр», — зарычала она и опустилась на член бедного Давиде, который, словно Большой Джим[3] бессмысленно таращился в потолок.

Гуальтьеро Тречча закрыл дверь на ключ и побрел по длинному убогому коридору пансиона «Италикус». Три жужжащие и потрескивающие неоновые лампы бросали желтый свет на ободранные и потрескавшиеся от влажности стены. Остановился на минутку, чтобы посмотреться в высокое мутное зеркало.

Он правильно сделал, что подстриг усы: так он выглядел аккуратнее и моложе. Еще он намазал волосы восстанавливающим гелем. На нем был синий пиджак, доходивший до бедер. Так сейчас носят. Серые брюки-бананы, сужающиеся книзу. Кожаные мокасины с плетением и белая рубашка без ворота. Все это ему одолжил свояк, человек светский, управляющий дискобаром в Ачерра.

Да, он немало потрудился над своим свинячьим обликом. Затянул ремень еще на одну дырку и решительно направился к лестнице. Ребята ждут.

Чья-то темная фигура появилась из комнаты в конце коридора и приблизилась к нему.

Гуальтьеро остановился. И чертыхнулся.

Вот это облом!

Навстречу ему шел Маурицио Колелла по прозвищу Чертов Мастиф, неоспоримый глава фанов «Нолы». Настоящая кара господня.

Гуальтьеро Тречча решил идти прямо и не останавливаться. Быстро поздоровался и миновал его со вздохом облегчения.

Но жирная, как свиная отбивная, ручища бухнулась ему на плечо, возвращая к своим обязанностям.

«Куда это ты, кучерявый, в таком прикиде? Идешь отрываться?»

«Оставь меня в покое. Я занят…» — промямлил Гуальтьеро, пытаясь отстраниться от этого монстра.

Он его ненавидел. Если он в тебя вцепится, то больше не отпустит. Он одному болельщику Фросиноне разбил голову бутылкой. Это просто зверь бессердечный. Способный на что угодно.

«Так куда ж ты, дорогой? Не хочешь с нами в пиццерию?»

«Нет. Я занят», — ответил Гуальтьеро.

«Ну-ка, расскажи…»

«Нет, я не могу…»

Мастино схватил его за руку и сдавил ее. Гуальтьеро почувствовал, что суставы пальцев затрещали, как заржавевшие дверные петли.

«Нет, только не руку! Я ей работаю, пожалуйста! Я не смогу делать ребятам массаж, если ты мне пальцы сломаешь!» — заорал он от боли.

И рухнул на пол, на колени, прямо перед Мастифом.

«Тогда скажи. Или из твоей руки рагу можно будет делать».

И Гуальтьеро Тречча поведал все.

«Обожаю твои ножки, госпожа. Умоляююю… Умоляююю… Дай мне еще разик поцеловать их», — говорил адвокат Ринальди, скача, как заяц, на четвереньках по длинному коридору своей квартиры.

«Плохой! Плохой мальчик! Пошел вон!» — кричала Сукия и била его хлыстом по дряблым белым ягодицам.

В шерстяной шапочке, бело-синей полосатой майке и носочках адвокат походил на маленького ребенка. Сукия еще раз хлестнула его, оставив розовую полосу на попе.

«Ааааййй! Госпожа, прошу тебя, я получил хороший урок, можно теперь поцеловать пальчики твоих ног?»

Голос у него был как у ребенка, которого наказали за съеденный тайком мармелад.

«Молчи, кретин!»

Еще один удар.

Сукия села, раздвинув ноги, в кресло у письменного стола. Теперь на ней был только старый корсет с кружевами, из тех, что сложно зашнуровываются на спине. Маленькие груди стиснуты. Лобок выбрит, и две вытатуированные китайские змеи сползают с бедер во влагалище, чтобы утолить жажду.

«Сюда! На четвереньках!» — приказала Сукия сопляку. Хлыст она держала в руках и гнула его.

Адвокат в два прыжка очутился у нее между ног и попытался тут же лизнуть ступни.

«Стой! Принеси устрицы!»

Ринальди не надо было повторять дважды. Он помчался на кухню и мигом вернулся с огромным блюдом открытых устриц, окруженных дольками лимона.

«Вставь мне между пальцев!»

Ринальди принялся выковыривать моллюсков из раковин и засовывать куда было сказано. Устрицы были большие и скользкие, и их сок стекал по ступням Сукии. Адвокат вскрикивал от удовольствия, выполняя эту тонкую операцию.

У Сукии были изящные ножки.

Маленькие, но не очень. Тридцать седьмого размера. С изогнутой ступней, нежными пятками, тонкими нервными пальцами, немного оттопыренными, с ухоженными и покрытыми розовым лаком ногтями. Ни одна мозоль не нарушала их красоту.