Гунны - страница 46

В голове отряда, скрипя седлами и глухо топоча копытами, шла кавалерия, за ней, гремя и дребезжа, прыгала по ухабам шумная батарея, «вольно» шла пестрая, разноцветная, многоголосая пехота, плотно замыкаясь коротким «обозом первого разряда».

Перед пехотой, сойдя с коня, чтоб размяться, задумавшись, шагал Остап.

«Второй разряд» с «главным интендантством», «лазаретом», «цейхгаузами» и «канцелярией» все еще стоял в лесу за болотом на границе уездов. А может быть уже не стоял — кто его знает, что могло случиться с ним за это время...

Отряду мешал громоздкий, тягучий обоз с продовольствием, фуражом, женщинами, больными и ранеными бойцами. Тащить его за собой повсюду, куда шел отряд, было невозможно, а бросать так, как бросили его сейчас, тоже никуда не годится...

Нужно будет об этом подумать...

Но сейчас — другая забота.

Стратегический план нападения на экономию помещика Полянского не был еще окончательно решен. Надо было так организовать налет, чтобы полностью уничтожить и немцев и Полянского вместе с его осиным гнездом. Но немцев много, очень много, — прекрасно обученных, дисциплинированных, хорошо вооруженных, с большим количеством пулеметов и автоматических ружей, с одним или даже двумя орудиями. И не было точно установлено — все ли они расположены в самом имении, или часть из них находится в окрестных селах. А шайка самого Полянского также таила в себе немало опасного, — бандиты прекрасно знали свою местность, были связаны с здешними кулаками, сидели на сытых, крепких конях и превосходно владели оружием...

Как быть?..

Одно было ясно — напасть надо!

Расставить ли тихонько батарею и, взяв точный прицел по имению, сразу открыть огонь, вызвать пожар, панику, ужас, а на разбегающихся пустить конницу и затем пехоту? Или, наоборот, тихо окружить экономию, охватить ее плотной петлей и внезапно обрушиться лавиной со всех сторон, а уходя, поджечь поместье?..

Как быть?

Так или иначе, но обязательно и, не теряя времени, ни одного часа — уничтожить, развеять, стереть с лица земли разбойничью крепость, держащую в ужасе десятки окрестных сел и залившую кровью не только свой, но и соседние уезды.

— Ну що ж, Петрусь, який план лучше? — в десятый раз спрашивал Остап.

— Оби два добри!.. — неизменно отвечал неудержимый Петро. — И так усих перебьем, и так живых не выпустим!..

— Дюже ты горячий...

— А що ж!.. План — планом, а само главное — щоб як снег на голову, щоб не дать опомниться, щоб раз — и дух вон!..

— Об этом и весь разговор.

Шли с небольшими передышками весь день, торопились к ночи занять позицию.

Места были незнакомые, не похожие на свои, ровные, гладкие степи с редким кустарником, случайной группой тополей, кленов или грабов или далеким от больших дорог небольшим лесом. Высокие, красиво зеленеющие холмы и целые цепи пригорков внезапно опускались в узкие темноватые долины, в крутые овраги и лога, и снова поднимались к круглым, точно кем-то старательно отделанным курганам. Большие пространства, целые поля были покрыты ромашкой, и желто-белые головки ее сливались в сплошные узорчатые ковры, убегающие далеко, насколько видит глаз, скрываясь за перевалами возвышений...

— Будто чужие места...

— Совсем другая губерния...

— А вона все-таки наша...

— Черниговская...

Ближе к селам картина менялась. Зелень и ромашки исчезали, появлялась ржавая колючка сжатого поля с разметенными, неубранными снопами, выплывало смятое нескошенное жито, точно затоптанное промчавшейся конницей.

— Сколько даром хлеба пропадает!.. Ай-ай-ай!.. Только птицы поклюють, да черви погрызуть...

— А мужик голодный останется...

Выходили с дороги на поле, срывали пучки колосьев, хозяйственно рассматривали, растирали на темных, заскорузлых ладонях, сдували, печально покачивали головой:

— Все зерно осыпалось... Перестояло...

Остап, подняв свои длинные руки и широко обведя ими вокруг себя, будто охватывая весь мир, говорил тихим, низко гудящим голосом:

— Сколько земли!.. Куда ни взглянешь — кругом на тысячи верст — земля, земля, земля!.. Весь мир можно сытно прокормить, ни одного голодного не будет — только отдайте всю землю народу!.. Сколько хлеба можно поднять, сколько садов поставить!.. Так нет, у одного целый уезд, тысячи десятин, а у миллионов людей — ни одной десятины!.. Один от сытости совсем скаженый ходит, другие — с голоду пухнут!.. Ось вона, яка «божья справедливость»!..