Гурко. Под стягом Российской империи - страница 12

После ухода военного министра царь подсел к столу. Дежурный офицер подал кофе и печенье. Однако Александр к еде не притронулся, под мерный перестук колес он прикрыл веки, думал о том, что Рейхштадтское соглашение в любой момент может оказаться непрочным. Андраши наглец, а Бисмарк коварен. Когда, вложив свое охотничье ружье в чехол, Бисмарк занялся политикой, уверяя, что объединит германские княжества под эгидой Пруссии, Европа хохотала над безумным скандалистом и дуэлянтом. Однако, смеху вопреки, королевские гренадеры промаршировали по дорогам княжеств, нанизывая их одно за другим на прусский штык, будто баранье мясо на шампур. И тогда лица державных правителей вытянулись от удивления и негодования. Но было уже поздно. Прусские генералы вышли на границы Франции и через цейсовские стекла разглядывали ее сочные луга, а их усатые бомбардиры выкатывали на огневые позиции стальные крупповские пушки.

Рейхсканцлер Бисмарк ненавидел и вместе с тем опасался России.

Приложив немало усилий, чтобы ускорить войну между Россией и Оттоманской Портой, Бисмарк рассчитывал на военное и финансовое ослабление Российской империи, что позволило бы германскому канцлеру, не вступая в вооруженный конфликт с русской армией, вторично проучить проклятых французов и выколотить из них добрую контрибуцию на развитие германской промышленности.

Бисмарк злопамятен. Он не забыл, как в Берлине князь Горчаков решительно потребовал объяснения, почему Германия концентрирует свои войска на французской границе.

— Говорят, — заметил тогда русский канцлер германскому, — вы убеждаете дипломатов в том, что Франция готовит на вас вооруженное нападение, а фельдмаршал Мольтке твердит, что Германия должна проучить французов. Война стала неизбежной?

От столь категоричного вопроса Бисмарк пришел в замешательство, и ответ носил оттенок провинившегося гимназиста.

— Германия, — говорил он, — не имеет никаких претензий к Франции, а громыхает оружием Мольтке со своим штабом.

Александр потянулся к столику, разломил печенье, жевал медленно. Он ехал на Балканский театр военных действий в целях поднятия царского престижа, твердо уверенный: победа над Турцией будет быстрой и достаточно легкой. Нет, царь не разделял сомнения военного министра Милютина. Россия выставила на Дунае свою лучшую армию.

Перейдя в свой вагон, Милютин снял шинель, запахнул, одернув китель, пригладил расчесанные на пробор волосы. У военного министра открытое лицо и серые, чуть удивленные глаза. В вагоне потемнело, но Дмитрий Алексеевич не велел зажигать свечи. Ему хотелось в этот вечер побыть одному, расслабиться, забыться от штабной, напряженной жизни.

Став военным министром, он редко отдыхал, а в последний год, когда Генеральный штаб в предвоенной обстановке работал днями и ночами, Милютин позабыл, какую ночь спал нормально.

Военным министром Дмитрия Алексеевича назначили в нелегкий для России час. Поражение в Крымской войне, унизительный мир требовали пересмотра всей армейской структуры. Милютин занялся реформой в армии. От рекрутского набора Россия перешла к обязательной воинской повинности, были образованы военные округа, созданы юнкерские училища. Демократические мероприятия обновили и улучшили качественный состав армии. Началось, хотя и медленно, ее перевооружение.

В канцлере Горчакове военный министр увидел политического деятеля, который превыше всего ставит интересы России, и проникся к нему глубоким уважением. Когда министр иностранных дел добился отмены Парижского трактата и Россия получила возможность приступить к строительству Черноморского флота, Дмитрий Алексеевич первым поздравил Горчакова с огромной дипломатической победой.

— Вы, — сказал он, к удовольствию канцлера, — взяли бескровный реванш за Севастополь. Убежден, в кабинете лорда Гладстона объявлен негласный траур.

На что Горчаков ответил:

— Да, в балканских и черноморских делах английская дипломатия — активная сторонница Порты.

Война с Турцией стала неизбежной. Господствовавший в Оттоманской империи самодержавный деспотический режим, до крайности тормозивший ее экономическое развитие, превращал некогда сильную страну в полуколонию европейских держав. Оттоманский банк в Константинополе был банком англо-французским. Англо-французские банкиры держали в руках всю финансовую систему турецкой империи.