Гвоздь в шине

 По осеннему шоссе мчался серо-стальной автомобиль, оставляя за собой струйку выхлопных газов, тянувшуюся в ту сторону, где под слегка затянутым тучами небом расплывались по морскому простору большие

дымы столичного города. А дорога, за которой следил шофёр, вела в глубь страны.

Место рядом с шофёром пустовало, но на заднем, застланном ковром, сиденье расположились четыре человека, вернее — две пары, которым доставляла удовольствие не только сама поездка, но и теснота в автомобиле. Если бы кто-нибудь из любопытных имел возможность заглянуть сквозь стёкла машины, то он различил бы там людей отнюдь не женатых. Все четверо — Кутть и Мильви, Сассь и Эне, — так они звали друг друга, сидели с таким томительно-блаженным видом, что было ясно — они ещё не успели оформить своих новых отношений.

Шофёр, слегка заинтересованный происходящим на заднем сиденье, два—три раза взглянул в зеркальце. Однако этого никто не заметил. Да если бы и заметил — кому от этого какая помеха? Алекс был мастером не только по части баранки и мотора, — он, кроме того, считался незаменимым как человек, достойный полного доверия.

Держа баранку левой рукой, Алекс правой крутил радио, выбирал музыку получше. И в этом ему также удалось вполне удовлетворить вкусы молодых людей. Заморский диктор объявил, что исполняется танго.

— Божественно! — воскликнула Эне, откидываясь на плечо Сасся.

— Мне тоже очень нравится это танго, — добавила Мильви. Она обняла Куття за шею и принялась в такт музыке раскачивать парня, а тот в это время сбивал сургуч с коньячной бутылки.

— Давайте-на выпьем по случаю первого десятка, — сказал Кутть, когда мимо мелькнул километровый столб, и откупорил бутылку. — Да здравствует юбилей!

Мильви вынула из корзинки тяжёлую виноградную гроздь, и та отправилась вслед за бутылкой по кругу. Юбилеем объявили затем каждый пятый километр, а скорость, приданная машине Алексом, значительно ускорила темп выпивки. Девушки оживились, а мужчины больше ухмылялись да посмеивались — ведь они сегодня уже выпили, им это не впервой. К тому же Кутть в отношении самого себя вообще придерживался мнения, что скупой речью наверняка вызовешь больше интереса, чем словоохотливостью. У Сасся же на лице было написано: «Я молчу, но пусть это молчание кажется предвестием бури».

— Кутть! Смотри! Жеребёночек! Смотри, Кутть, на поле! — закричала Мильви, глянув налево, через дорогу. Она всё больше и больше повёртывалась назад, и когда жеребёночек показался в заднем стекле, Мильви так сильно прижалась к Куттю, что тот вообще ничего не увидел.

Лёгкое недовольство, мелькнувшее в мечтательно устремлённом взоре Эне, чуть притушило ту нежность, которую она — вот уже сколько километров — изливала на Сасся, гладя его волосы и напевая какую-то танцевальную мелодию. Затем она взметнула свои тщательно вырисованные бровки, широко раскрыла глаза и, обратясь к подруге, прошептала:

— Мильви, дорогая, нельзя же так — «Кутть», «Кутть», без конца! Нужно же уметь отграничивать интимность от фамильярности.

— Кутть, Кутть, Кутть, слышишь, о чём говорит Эне? — Мильви решила не делать секрета из того, что прошептала ей подруга. — Эне против фамильярности и за соблюдение границ. Эне не позволяет мне говорить Куттю Кутть. Эне считает, что это некрасиво. Сама Эне величает Сасся Сассем, а мне Куття не велит называть Куттем. Сама она завлекает Сасся, аж сиденье ходуном ходит, а нам с Куттем границы ставит. Тоже, разделение труда. Кутть, что ты думаешь насчёт этого?

— Чего там! Мы уже границы двух районов перемахнули и дальше покатим. Коли есть охота, двинем через Каркси в Ригу. Алекс, как у тебя с бензином?

— По меньшей мере пятьсот.

— Давай жми, — по-хозяйски распорядился Кутть и порядком отхлебнул из бутылки.

— Видишь, Эне, какой хороший малый наш Кутть, — продолжала Мильви, поднеся тому виноградную гроздь к самому рту. — Видишь, как он у меня выдрессирован, — с рук ест. А ты, дурёха, думаешь, что он занесётся, если с ним понежничать… Ничего подобного, Кутть заносится только в кабинете и на собраниях. Вот там, бывает, его так понесёт, да ещё принципиально, что прямо дрожь берёт. А со мною Кутть — кутёнок, уплетает ягоды и только чуть улыбается. Хочет — соблюдает границы, хочет — нет… Гляди-ка через Каркси в Ригу. Правда, Кутть, скатаем в Ригу?!