Хамсин - страница 4
В трубке что-то бормотали, не делая пауз и не расставляя запятых. Он слушал, как провинившийся. А потом кардинально изменил интонации на более теплые:
– И я очень по тебе скучаю, солнышко. Потерпи еще немного.
Опять сопение… Вздохи… Плач…
– И я тебя очень люблю. Держись, малышка…
Лада подтянула под себя колени и застонала. Из нее тут же потекла еще теплая белая жидкость, и, капнув на бордовую простыню, – стала неопрятным сизым пятном.
Они встретились у двери ванной и срезались глазами. В Ладиных плескалась холодная ненависть. В Димкиных – загнанность в угол, растерянность, страх… Она молча прошла в свободную спальню и намертво закрыла за собой дверь. Он сел на диван в салоне и включил телевизор.
– Зачем мы сюда ехали и везли свой грязный багаж непонимания? Зачем мы притащили свои беды, свой жизненный уклад в такую святую страну? Мы же ее этим оскверним…
– Я хотел все исправить…
– Тогда перестань быть тюфяком…
– А ты перестань быть такой сильной…
Лада замотала головой, выветривая стих, который часто Димка ей цитировал… и заткнула уши руками…
Рано утром в пустыне Сахара стоял поджарый одногорбый верблюд с мощными зубами размером в человеческие пальцы. У него был закрыт рот и глаза, оснащенные специальной мембраной. Веки с двойными ресницами были опущены. Верблюд был усохшим в половину, но еще мог неделю продержаться за счет скудного жира в горбу. Зато потом он все наверстает. Выпьет за двадцать минут двенадцать ведер воды.
Он стоял с сомкнутым ртом, не чувствительным к боли. И никакими помехами для вкуса не были колючки опунции. Каменные мозоли на груди, запястьях и локтях давали ему возможность отдыхать на обжигающем песке в любое время. Его подготовленные ноздри были практически закрытыми. Пропускающими только молекулы воздуха. Верблюд спокойно смотрел на маленькое облако по центру горизонта, которое на глазах превращалось в черно-багровую тучу.
Ровно в 8 утра в Rishon LeZion вошел Хамсин в резиновых сапогах и куфии из стопроцентной шерсти. Он нес в руках охапки песка. В этот раз не из Аравийской и Синайской пустынь. Песок все время сыпался, терялся, залетал в открытые окна и ложился ровным слоем на паркет. Дети усаживались на нем рисовать, выводя палочки пухлыми пальцами. Он был бледных цветов: цвета верблюжьей шерсти и дынной груши. С запахом иерихонской розы, которая уже никогда не увидит воду, чтобы превратиться в зеленую.
Небо осталось еще с зацепками после уходящих звезд. Эти места старательно доцарапывал песок. Словно катался по небу на остро заточенных коньках.
Все машины ехали с включенными фарами. Были закрыты аэропорт Сде-Дов в Тель-Авиве и аэропорт в Хайфе. Работал только международный Бен-Гурион, который вчера их так гостеприимно принимал. Президенту Бараку Обаме пришлось сократить свой первый визит в Израиль… А все из-за песчаной бури…
Люди, оказавшиеся на улице, дышали через платок. Ветер выжимал несколько сотен килограммов. Недаром всю зиму сидел на тренажерах. Пыль поднималась до середины самого высокого Тель-Авивского здания, круглой 49-этажной башни, пытаясь ее свалить. Было очень душно и тревожно. Словно песок распространял некую нервозность, как какой-то опасный вирус.
И Ладе стали понятны слухи, что если совершить убийство в Хамсин – срок дают поменьше. Она тоже поймала себя на желании кого-то придушить.
Ветер был такой силы, что одной левой поднял стол на балконе и норовил перекинуть его через перила. Выбросить вниз с девятого этажа. Стулья перемещались самостоятельно, как марионетки, и они выскочили, чтобы их сложить. Тут же легкие до половины наполнились сахарской пылью.
А потом включили телевизор, и экран засветился страшным фильмом о человеке, заживо погребенном. Он маялся в своем гробу. Лада маялась в своем… Ей было невыносимо холодно, и она сидела в высоких гольфах до бедра, домашнем коротком платье в метельчатые фуксии и в Димкином реглане. Реглан ей был как пальто.