Хамза - страница 22

- Но издание газет и журналов - это не игра в кости.

- Тем более! Я не хочу больше быть зрителем в театре, который называется жизнью. Я хочу действовать и быть полезным людям!

- Дорогой Хамзахон, я прекрасно понимаю ваши чувства. Конечно, у народа меньше возможностей осознать свое положение, чем у интеллигенции. Но не думайте, что он совершенно безразличен к событиям, которые происходят вокруг. Лучшие люди из народа давно думают об избавлении от тирании богачей и ищут пути для этого избавления...

- Одни пируют и купаются в роскоши, другие изматывают себя непосильным трудом ради куска хлеба, - будто не слушая Алчинбека, размышлял вслух Хамза. - Взять наш город. В центре высится дворец Худоярхана - резьба, лазурь, купола, порталы, веранды, тронный зал... А в двух шагах по улицам бродят беспризорные дети, больные, нищие, умалишённые, калеки... Кто объяснит эти противоречия, кто научит - что нужно делать, чтобы их не было?

- Интеллигенция, - твердо сказал Алчинбек, - просвещённые, образованные круги общества. И мы с вами, дорогой друг, имеем честь принадлежать к этим кругам. Но достаточно ли велики уже наши собственные знания, чтобы учить других, чтобы объяснить людям законы жизни? Думаю, что нет. Нам самим предстоит ещё постигнуть смысл многих противоречий, прежде чем научиться объяснять их другим. Это долгий и трудный путь, и, надеюсь, мы не остановимся на полдороге.

- Я хотел бы идти по этой дороге всю жизнь, - тихо сказал Хамза, - не уставая и не делая остановок.

- Да поможет нам Аллах! - молитвенно сложил вместе ладони Алчинбек. - Да сбудется воля всевышнего, да пошлёт он нам силы исполнить своё предназначение! Аминь!

- Аминь, - тихо повторил Хамза.

Он был во всём согласен с Алчинбеком, но что-то неясное тревожило душу, беспокоило сердце.

- Если тяжело организовать школу, - начал он, - если нет денег на помещение и книги, то, может быть, нам следует устно обратиться к народу, призывая его получать знания и просвещаться?

- Когда и где вы хотите обратиться к народу? - нахмурился Алчинбек.

- Во время народных гуляний, например, - объяснил Хамза, - или во время пятничного намаза, как сегодня. И даже во дворе бани... Если муэдзины и муллы могут свободно разговаривать с народом, то почему не можем делать этого мы, образованная мусульманская молодёжь?

Алчинбек улыбнулся.

- Ваше предложение заслуживает внимания, - сказал он, - но давайте обсудим его в следующий раз. Сейчас нам пора уже идти в медресе.

- Хорошо, - согласился Хамза, - отложим пока разговор, но ненадолго. Хотелось бы вернуться к нему как можно скорее. Я уже говорил - мне надоело быть только свидетелем этого невеселого и печального зрелища, каким является жизнь нашего народа. Я хочу принять конкретное участие в судьбе народа. Вы обещаете помочь мне?

- Обещаю, - кивнул Алчинбек.

Пришёл день рамазан-хаит. В течение целого месяца постятся мусульмане. Этот месяц поста называется рамазан. А потом наступает праздник хаит, приходит торжественный и весёлый день рамазан-хаит, которым заканчивается пост.

Накануне Хамза с Алчинбеком были в бане. Долго мылись, плескались, тёрли друг другу спину. Потом подстригли усы и бороды. Договорились встретиться утром, чтобы вместе прочитать праздничную молитву хаит-намаз.

В день праздника Хамза вышел из дома рано. Он был одет во все новое, специально сшитое матерью Джахон-буви для хаита.

В руках нёс джайнамаз - праздничный шёлковый молитвенный коврик.

Улицы города оглашал гортанный рёв карнаев и сурнаев - длинных духовых инструментов. Казалось, что от рёва этих почти пятиметровых медных труб, задиристо задранных вверх около каждого двора, могут обрушиться небеса. На всех перекрёстках оглушительно рокотали барабаны. Везде было полно ярко одетых людей, все вышли на хаит - бедняки, баи, дети, подростки, девушки, женщины, то есть, как говорится, и стар и млад.

Коканд отмечал окончание месяца поста широко, шумно, красочно. Народ, уставший от суровых религиозных ограничений, надоевших прежде всего своим однообразием, веселился от души.

Все сияли радостью освобождения от жёстких запретов шариата.