Ханты, или Звезда Утренней Зари - страница 15
— помещение, где в чанах и бочках рыбу солили.
В доме деда Никиты за чаем спрашивали Демьяна:
— Куда едешь-то — в Нижний Поселок?
— В Нижний. Почту везу, — отвечал Демьян.
— А Седой где?
— Отпросился.
— Случилось что?
— Да нет, ничего. Свататься, что ли, куда-то поехал. Так говорят.
— И то — дело нужное…
— Вот попросили меня один раз съездить. Чего ж, говорю, не съездить — коль человека нужно выручить.
— В молодости все легко дается, — сказал хозяин. — Мы тоже, помнится, в молодости по всей реке гоняли. Так, иногда без особой нужды, ради удовольствия дороги. А почта, конечно, дело серьезное…
Потом в разговор вступила хозяйка, жена деда Никиты. Наливая гостям чай, она спрашивала:
— А что за девушку иль женщину везешь?
— Доктора-девушку, — сказал Демьян, поскольку все в поселке называли ее просто «доктор-девушка» или «лекарь-девушка».
— Куда едет?
— В город, на свою землю.
— А кто людям здоровье будет делать?
— Другая девушка приехала.
— Ну, так скажи…
— Насовсем уезжает? — спросил дед.
— Кажется, да… Насовсем…
Помолчали немного. Затем хозяйка, чуть усмехнувшись, сказала:
— Вот Седой неведомо куда умчался за невестой. А бывает так — далеко не надо ездить. И всю жизнь хорошо живут.
Демьян понял ее намек и, смутившись, уткнулся в чашку, ничего не ответил. Мол, семьей пора обзаводиться. А дед как ни в чем не бывало, посасывая трубку, поддакнул жене:
— Да, бывает такое. Главное — вовремя увидеть. Не упустить… — и он выразительно посмотрел на девушку, словно ждал ее поддержки.
Хотя говорили по-хантыйски, но она по смущению Демьяна и взгляду деда, видно, догадалась, о чем речь. Она отодвинула чашку, взглянула на хозяйку, потом улыбнулась своему попутчику — мол, не падай духом, и, повернувшись к деду, объявила весело:
— Он сам не возьмет меня!
— Это почему же?! — опешил дед.
— Да я даже весло держать не умею!
Все в доме засмеялись. Улыбнулся и Демьян.
— Научить этому можно, — уверенно сказал дед Никита.
— Можно… — уверила и хозяйка.
И хозяева смолкли, призадумались каждый о своем. Демьян воспользовался паузой, поднялся со словами:
— Нам пора ехать. Дорога дальняя…
— Да-да, дорога дальняя, — согласился дед и тоже поднялся.
Он проводил гостей до берега — и слова прощания были сказаны уже на ходу. А перед взором Демьяна долго еще стояла одинокая фигурка деда с печальными глазами. Печаль появлялась у воды. Вода всегда напоминала деду, как он провожал на фронт младшего сына по этой реке. И, глядя на молодых гостей, он снова осознавал, что ушедший сын не приведет ему в дом невесту, и несуществующая невестка не народит ему внуков.
Сын уплыл по реке вечности, не успев оставить никого…
Оттого дед долго и печально смотрел вслед уплывающим. Его сын и сейчас мог бы плавать по этим водам, если бы не война…
Демьян чувствовал на себе печаль дедовых глаз и молчал. Молчала и девушка. Так молча проплыли несколько песков и прямиц. Потом девушка спросила — и Демьян рассказал все, что знал про деда и его семью. И они снова ехали молча. Затем девушка отсидела ногу, и они остановились на чистом длинном песке на короткий отдых. Пока он возился с костром и чаем, она искупалась и легла на горячий песок под солнцем. И он увидел, что линии ее тела стали линией берега, линией леса, линией горизонта. А линии Земли всегда так упоительны и прекрасны… И он ощутил всем существом своим, что мир… меняется. Он уловил мгновение изменения мира. Он уловил то мгновение, что неведомо человечеству. Это он понял позже. Теперь же он медленно отвел глаза и повернулся на спину. Высоко-высоко в голубом мареве неслись белые облачка, и между ними парил орлан. Он ходил кругами — и круги каждый раз были новой формы: чуть вытянутые, правильные, но пересекались все в одной точке. Потом орлан исчез — в небе остались лишь белые точки облаков. Но появился он так же неожиданно, как и исчез. В когтях он держал большую рыбу. Она золотисто сверкала на солнце чешуей. Орлан сделал два-три круга — и выпустил рыбу. Она, сверкнув чешуей, полетела вниз.
Демьян вспомнил примету: если орлан подарит человеку рыбу — тому будет удача. Но сейчас рыба не интересовала его. Он тихонько поднялся, прошел к обласу, постоял над водой. Потом вдруг — не раздеваясь, прямо в одежде — бухнулся в реку и поплыл против течения, наискосок, на другой берег. На стрежне вода яростно ударила его в грудь: она пыталась опрокинуть его, затянуть в водоворот и, оглушив, подтолкнуть к острому клыку донной коряги. Но он сопротивлялся, и под его бешеным напором река нехотя уступала — он двигался вперед. И это доставляло ему какое-то удовлетворение.