Характеры, или Нравы нынешнего века - страница 5

эрудиции, литературном мастерстве и высоких качествах Лабрюйера как моралиста.

Другой современник Лабрюйера, талантливый и остроумный писатель Бюсси-Рабютен, писал: «После того как Лабрюйер показал достоинства Теофраста, он затмил их своим искусством», ибо он «глубже, нежели Теофраст, проник в человеческое сердце. Его портреты не являются плодом фантазии, они срисованы с натуры».

Выдающийся мыслитель эпохи, предшественник просветителей Пьер Бейль, позднее (в письме от 29 октября 1696 г.), говоря о книге Николя «Моральные опыты», добавляет: «Есть другая книга, способная направить ум и воспитывать вкус молодых людей. Это «Характеры, или Нравы нынешнего века» г-на Лабрюйера; эта ни с чем не сравнимая книга переиздавалась восемь или девять раз в Париже в течение небольшого отрезка времени и столько же раз в Лионе и Брюсселе… «Характеры» созданы не ради удовольствия; он [Лабрюйер] изобразил мысли, настроения и недостатки почти всего двора и города». Французские просветители XVIII века рассматривали творчество Лабрюйера также вне связи с сочинением Теофраста. Вольтер в книге «Век Людовика XIV» писал: «К произведениям особого жанра можно отнести «Характеры» Лабрюйера… Стремительный, сжатый и нервный стиль, красочные выражения, оригинальность языка, которая, однако, не противоречила правилам, поразили публику; бесчисленные намеки, которые находили в этом произведении, дополнили его успех. Когда Лабрюйер показал свою рукопись г-ну де Малесье, тот ему сказал: этим произведением вы привлечете многочисленных читателей, но и немало врагов».

Врагов у Лабрюйера, действительно, оказалось много. Нельзя забывать, что его книга вышла в период, когда еще не утихли страсти, разгоревшиеся в конце XVII века в так называемом «Споре древних и новых», то есть в полемике между сторонниками классицизма и убежденными сторонниками современной литературы. Избрание Лабрюйера во Французскую Академию вызвало поток эпиграмм, анонимные авторы которых пытались представить его «опасным» для Академии, «волком, которого впускают в овчарню», обыгрывали его незнатное происхождение, его близость к Расину и другим писателям классицистического направления и т. д. Была даже неудачная попытка нарушить правило обязательного опубликования речи вступающего в Академию ее нового члена.

В России книга Лабрюйера была впервые опубликована в 1812 году под названием «Характеры, или Нравы нынешнего века», перевод Н. Ильина, и сразу же привлекла к себе внимание публики. Многим русским читателям она была уже знакома по оригинальному французскому изданию.

В русской литературе традиции Лабрюйера нашли отражение в творчестве А. Д. Кантемира и Д. И. Фонвизина. А. С. Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» цитирует его описание жизни французских крестьян. В 1908 году «Избранные мысли Лабрюйера, с прибавлением избранных афоризмов и максим Ларошфуко, Вовенарга и Монтескьё» вышли с предисловием Л. Н. Толстого.

В настоящем томе текст «Характеров» выверен по изданию: La Bruуèrе. Les Caractères. Paris, Gamier Frères. 1962.109

Admonere voluimus, non mordere; prodesse, non laedere; consulere moribus hominum, non offieere,

Erasme[1]^>{1}

Я возвращаю публике свой долг: ей обязан я тем, что составляет предмет этой книги, я занимался им со всей заботой о правдивости, доступной мне и достойной его, стараясь ни в чем не погрешить против истины, и теперь, окончив свой труд, считаю справедливым отдать его читателям. Если, вглядываясь на досуге в этот портрет, сделанный с натуры, они найдут у себя недостатки, изображенные мною, пусть исправят их: это единственная цель, которую должен ставить себе каждый автор, и главная награда, о которой он смеет мечтать. Именно потому, что люди так упорствуют в своей приверженности к пороку, их с особенным упорством следует корить за это: они, возможно, стали бы еще хуже, не будь у них строгих судей и критиков — тех, что произносят проповеди и пишут книги. Проповедники и писатели не могут не радоваться рукоплесканиям, но они должны были бы сгореть со стыда, если бы своими речами и сочинениями стремились только стяжать похвалы, тем более что нет и не может быть для них награды более высокой и бесспорной, чем перемена в нравах и образе жизни их читателей и слушателей. Говорить и писать стоит только ради просвещения людей; однако пусть не угрызаются совестью те, кому случится при этом доставить публике и удовольствие, при том условии, конечно, что оно поможет ей лучше понять и усвоить полезные истины. Но если в книгу или проповедь вкрались мысли и рассуждения, не отмеченные живостью, изяществом и остротой, лишенные вдобавок здравого смысла, ясности, поучительности и недоступные человеку необразованному, о котором тоже ни в коем случае нельзя забывать, то, будь они даже введены для разнообразия, для того, чтобы дать отдых вниманию, перед тем как вновь сосредоточить его, — все равно читатель должен осудить их, а сочинитель — вычеркнуть: вот первый закон, сообразно которому следует судить мой труд. Но это еще не все: мне очень важно, чтобы читатели не упускали из виду заглавия моей книги и до последней страницы помнили, что я описываю в ней характеры и нравы, свойственные нашему веку, ибо хотя я часто черпаю примеры из жизни французского королевского двора и говорю о своих современниках, однако нельзя свести содержание моего труда к одному королевскому двору и к одной стране: это сразу сузит его, сделает менее полезным, исказит замысел, состоящий в том, чтобы изобразить людей вообще, нарушит внутреннюю логику, которая определяет не только порядок глав, но и последовательность рассуждений внутри каждой главы. Сделав эту столь существенную оговорку, из которой вытекают немаловажные следствия, я беру на себя смелость не принимать в расчет никаких обид и жалоб, никаких недоброжелательных толкований, неуместных догадок и необоснованной хулы, глупых насмешек и злонамеренных кривотолков