Харперс-Ферри - страница 14
ДЖОН БРАУН. Мой выбор оттого как раз и пал на Харперс-Ферри, что тут находятся оружейный завод и арсенал. Я утверждаю свои представления о нравственности в противовес тем, какие исповедует правительство Соединенных Штатов. Когда человек верит, что его правительство творит преступление против бога и против самых сирых, забитых, обездоленных в этой стране, то долг такого человека — подняться и противопоставить свои нравственные убеждения нравственным убеждениям своего правительства. Я верую в исконную добродетель народа этой страны. Когда мы окажемся в горах, моя вооруженная пиками армия поставит людей Америки лицом к лицу с негритянским вопросом. Во сне и наяву он будет преследовать их неотступно, а увиливать от ответственности, ох, как неприятно! — и настанет день, когда увиливать более станет невозможно. Тогда народ возьмет мою сторону — мою и моей армии. Разве ради всего этого не стоит дерзнуть?
ДУГЛАС. Рассудок и разумение говорят мне, что вас ждет провал, что Харперс-Ферри завершится так печально, как предрекаю я: пленением и смертью. Но как я молю бога, чтобы я оказался не прав! Если б только я был не прав!
ДЖОН БРАУН. Идемте со мной, Фредерик. Я жизни не пожалею, чтоб защитить вас.
ДУГЛАС. Я не прошу, чтобы вы защищали меня ценою собственной жизни. Я сам готов отдать жизнь, когда потребуется. Я просто не готов отдать ее зря. У меня есть дело, я отвечаю за него.
КЕЙДЖИ. Мистер Дуглас, позвольте задать вам вопрос. Пошли бы вы с нами, если бы думали, что нападение на Харперс-Ферри завершится успешно?
ДУГЛАС. Нет. И тогда не пошел бы. Лишь в умелых руках дело спорится. Совершать набеги — занятие не для меня.
КЕЙДЖИ. Ну, а если, примкнув к нам, вы склонили бы чашу весов в нашу пользу, создали перевес, достаточный, чтобы обеспечить нам успех?
ДУГЛАС. На мне лежит ответственность за работу, которую я веду. Позволить себе отвлечься значило бы нанести ущерб делу, за которое мы оба сражаемся… Мне легче было бы сказать: «Да. Я иду с вами на Харперс-Ферри». Но я обязан сказать: «Нет». Мне назначено идти другим путем.
ДЖОН БРАУН. Значит, два человека, посвятившие себя одному делу, могут в один и тот же час избрать прямо противоположные способы действий, и все-таки каждый способ будет верен и оправдан?
ДУГЛАС (кивает головой, медленно, сурово). Прямо противоположные — да, и все-таки каждый оправдан.
ДЖОН БРАУН. Тогда вы правильно делаете, что не идете с нами. Возвращайтесь в Рочестер, к вашей газете. Что до меня, моя миссия — нанести удар по Харперс-Ферри. Вся моя жизнь вела меня к этому конечному выражению любви моей к богу и желания видеть детей семьи человеческой равными в праве на свободу.
ДУГЛАС. Заклинаю вас, не совершайте нападения на Харперс-Ферри. Но вы все равно совершите его, я знаю. (Заключает Джона Брауна в объятия).
ДЖОН БРАУН. Вы словно навсегда со мною прощаетесь.
ДУГЛАС. Так оно и есть. Навсегда. (Отворачивается, молча прощается за руку с Кейджи. Подает Грину знак уходить).
ГРИН. Мистер Дуглас… Мистер Дуглас, а от него — от нападения — будет польза, даже если оно провалится?
ДЖОН БРАУН. Если мы победим, это будет огромная победа. Но и в том случае, если мы потерпим поражение под Харперс-Ферри, это все равно будет победа.
>Грин, как бы ожидая подтверждения этому, взглядывает на Дугласа.
ДУГЛАС. Польза будет.
ГРИН. Даже если их ждет поражение?
ДУГЛАС. Даже если их ждет поражение.
ГРИН. Тогда я иду с ним.
>Джон Браун вкладывает Грину в руки свое ружье. Дуглас и Джон Браун отворачиваются друг от друга и делают по несколько шагов в разные стороны. Потом вдруг порывисто оборачиваются, кидаются друг к другу, крепко обнимаются, целуют друг друга в щеку. Короткое горестное молчание и Дуглас идет прочь. Джон Браун говорит ему вслед.
ДЖОН БРАУН. Идите, Фредерик Дуглас, идите своим путем. Мой путь ведет на Харперс-Ферри.
>Свет на этой площадке гаснет, и освещается площадка, изображающая ферму Кеннеди; Джон Браун, Кейджи и Грин тем временем переходят на эту площадку. Все мужчины, включая Кука, в сборе; все вооружены. У каждого на них длинный серый шарф — это те шарфы, которые вязала Марта. Мэри и Марты нет. Между последними словами Джона Брауна и теми, что он говорит теперь, почти нет перерыва.