He первая атака - страница 6

...Сергей шел по вечереющему молчаливому лесу, удивляясь необычной тишине и тому, что не встретил никого. По мере приближения к деревне он все острее, просто физически чувствовал подстерегающую его беду. Может быть, поэтому и не сразу вошел в деревню. Перед тем как выйти из леса, он предусмотрительно (война научила этой осторожности) остановился и долго рассматривал улицу, совсем близко подступавшую к обожженным деревьям.

Было тихо и пустынно. Ни голоса, ни серой солдатской шинели. Вообще никого. Очень сторожко, от дерева к дереву начал Сергей приближаться к деревне, уже совсем успокаиваясь и поругивая себя, если не за трусоватость, то уж, во всяком случае, за то, что нервы расшалились. Вот он шел уже вдоль подлесной улицы. По-прежнему вокруг было тихо. И опять подумалось: «Чего это я заосторожничал?» И бодро зашагал напрямик через огороды к домам.

И тут, когда он совершенно успокоился и своим быстрым шагом вступил в деревню, в вечерних сереньких сумерках у самой большой избы, четвертой справа, увидел он немецкую грузовую машину с откинутым задним бортом и гитлеровцев — живых, здоровенных, невредимых. Они передавали из рук в руки какие-то ящики и весело переговаривались.

Сергей опрометью кинулся к лесу...

А тем временем командир полка отдал распоряжение отправить в эту деревеньку новобранцев, среди которых находился и Чолпонбай Тулебердиев. Тот самый молодой киргиз, на которого обратил внимание Сергей, когда спешил в деревню. Сообщение его о замеченных немцах было неожиданным. Это вынудило командира полка отменить свое приказание, хотя и обидно было признавать, что немцам удалось потеснить второй батальон и закрепиться в только что отбитой у нас деревне.

Вот с той поры Чолпонбай Тулебердиев и считал, что его друзей и его самого выручил Сергей Деревянкин. И хотя сам Сергей скоро забыл об этом эпизоде и даже не сделал в записной книжке ни одной пометки, Чолпонбай не забыл ничего и привязался к политруку как брат. Ему, Сергею, первому и единственному, рассказал о любимой девушке Гюльнар и о брате Токоше, дал ему его адрес. Вот с той поры и завязалась между Сергеем Деревянкиным и Токошем Тулебердиевым оживленная переписка...

Чолпонбай и Сергей долго и молча смотрели на правый берег. Вернее, внимательно в бинокль смотрел Чолпонбай, а Сергей пытался представить себе, как воспримет его друг известие о гибели брата.

«Если мне так тяжело, то каково же будет ему? А если завтра, вернее, этой ночью перед рассветом что-нибудь случится со мной?.. Кто же тогда скажет ему? Нет, я должен, обязательно должен сказать правду...» —думал Сергей.

...Кажется, война сняла все заботы, кроме одной: быть хорошим солдатом-журналистом. Но сколько тревоги может уместиться в одном сердце, как рвется оно сейчас, при виде друга, который ничего не подозревает о беде, а ведь это вроде мины, подложенной на его пути. Даже не мины, а бомбы замедленного действия. Идут минуты, секунды, но сработает механизм — и всему конец.

Сколько атак повидал, не в одной побыл и вместе с Чолпонбаем, но вот эта атака, атака беззвучная, атака беды, не первая атака — она намного страшнее... Как выдержать ее? Как победить? А возможно ли вообще победить в такой атаке, в которой ты уже заранее побежден?..

И все-таки жизнь есть жизнь. Небо это, эти горы, лозняк, запах реки и чабреца... Запах земли в окопе... Довольно, довольно, а то и так Чолпонбай встревожился. Буду смотреть на реку, на Меловую гору.

Да, не первая схватка. А что ей противопоставить? Нельзя же так сдаться?! Чем укрепить себя и друга для новых других атак, в которых мы должны взять верх? Скажем, в завтрашней атаке... Может быть, мысль о том, как вел себя в бою Токош, до конца выполнивший свой долг, может, именно эта мысль, этот образ павшего, но не побежденного поможет и нам в нашей новой, грозной атаке...

Медленно поворачиваясь, заливаемая набегающими мелкими волнами, проплыла обугленная оконная рама. К ней, то прижимаясь, то отставая от нее, плыл обломок наличника... Потом показалось дерево. Вот оно все ближе, ближе. Это — береза, вырванная с корнем. Верно, вырвало взрывом. Еще остатки земли судорожно зажаты в скрюченных пальцах корней...