Хэппи Энд - страница 47

А зря ты так про него, про Мишку. Неделю назад сама же криком кричала: почему, дескать, талантливые люди пьют? Не отпирайся, кричала. А теперь: «алкаш как алкаш». А какие песни парень пишет! Я могу его слушать, кажется, бесконечно. Писать, как пишет он, то есть, вроде бы просто, так, как будто обычный человек с тобой разговаривает — мне кажется, на самом деле, должно быть гораздо труднее, чем со всеми этими «поэтическими» закидонами и прибамбасами, за которыми теряется мысль. И вот ты дослушал такую песню до конца, внимательно дослушал и чувствуешь себя полным тупицей, потому что не понимаешь, а о чем, собственно говоря, песня-то была? С Мишкой иначе. Каждая его песня, каждая строчка — обо мне. Или о тебе. Или о нас обоих. И бесконечно удивляет меня только одно: как это ему смутные мои полумысли так четко и безжалостно удается в слова заковать?

Ладно, до вечера. А если переберу с Мишкой, то, может, и до завтра. Ты ведь не обидишься на меня, правда?

Паша, я, наконец, явилась с работы домой.

Бог с ним, с Мишкой, не до Мишки сейчас. Но всё-таки, постарайся не очень с ним напиваться.

Мне печально, что у тебя такое настроение. Замотались мы все. Мне тоже хочется закрыть глаза… Или спрятаться под стол. А ещё лучше — под одеяло. С головой. Но всё же я твёрдо убеждена, что так, как поступила Марго — это не выход. Мы приходим в этот мир, чтобы что-то познать, что-то исполнить. И никак не имеем права выходить из игры таким способом. Если бы меня кто застрелил, как застрелили Олега, я, пожалуй, была бы благодарна… Нет, уже не теперь. Теперь, наоборот, жить хочется. Появилась цель. Не довелось мне побывать по-настоящему ни женой, ни мамой — может, хоть бабушкой. Если удастся… Увидишь, какая замечательная бабушка выйдет из меня. Даже сам не поверишь.

На самом деле, Павлик, я сейчас, сию минуту, очень нервничаю. И вот почему.

Опять у нас новости: письмо от Марго на моё имя. Нашла в почтовом ящике. Лежало себе там, такое обыкновенное, безмятежное, а я почувствовала мгновенный укол: что-то не то. И — ву-а-ля.

Сначала обращение ко мне. Печатаю наизусть, потому что ещё на месте, я имею в виду, у почтового ящика, запомнила каждую помарку. Впрочем, это так, для красного словца. Помарок на самом деле нет. Все вежливо, аккуратно, даже как-то незначительно. Я имею в виду, внешне. А содержание — вот.

«Клара. Я пишу тебе с того света. Так что, пожалуйста, прочти до конца и не суди меня строго. Впрочем, меня так много судили разные люди, что мне уже давно безразличен чужой суд и чьи-то мнения обо мне и моих поступках. А говна вылилось на меня — хоть поварёшкой хлебай. Жизнь сломана, чего тут ещё рассуждать да мудрствовать лукаво. Всё равно, ничего уже не склеится и не поправится. Я устала до чёртиков чувствовать себя всегда и во всём виноватой. Плевать на всё.

Под лампой я оставила письмо с признанием для следствия. Сообщаю тебе на случай, если сами не найдут. Я имею в виду, на тумбочке у кровати, под ночником. Чуть было не написала, на моём трупе. А ничего? Звучит! Глупый фарс, именуемый моей жизнью, достаточно надоел. Утомилась я от неудач, от непризнания, от собственной неприкаянности, от бесконечной борьбы со своей подлой Фортуной и гадостных мыслей. Всё. Нахлебалась. Другого выхода для себя не вижу, а этот — надеюсь, хоть безболезненный. Говорят, поживём — увидим? Да что тебе до меня!

Прошу тебя лишь об одном, — запечатанный конверт отдай Кириллу, не распечатывая. Это моя последняя и единственная просьба, ведь ты не можешь её не исполнить, правда? Обратиться больше не к кому. Даже в смертный час рядом — ни одной живой души!

Это я убила их обоих. Я совсем сошла с ума, когда случайно узнала Олега. Ведь это он — когда-то давно и навсегда — убил во мне меня. И вот я отомстила, и теперь ухожу сама. Собственный суд надоел до тошноты, а от суда мещан, которые не в состоянии понять, бежать некуда, кроме как: ТУДА. Чтобы предстать перед судом высшим. И пусть будет, что будет.

За Кирилла — спасибо. Если, конечно, сможешь (зачёркнуто так, что не разберёшь).