Химера - страница 4
Нэлле села, обхватила колени руками, уткнулась в них носом.
Стало ужасно, просто невыносимо, жалко себя. Она всегда будет одна. И никогда не сможет даже прикоснуться к другому человеку. Никогда-никогда. Даже подойти. Поговорить просто…
Раньше Нэлле уже думала, что смирилась, привыкла, что она сможет… да ей и не нужно вовсе…
Слезы текли по щекам. Тихо-тихо.
Как так вышло?
Она просидела в лесу до самого вечера, а потом пошла к реке. Осторожно, словно ее мог кто-то увидеть. Словно он мог еще быть там.
Там, конечно, никого не было. На пригорке лежала пачка журналов, на них баночка кофе и пакетик ирисок, как в тот раз. Постояла немного, глупо оглядываясь. Потом, прижимая все это богатство к груди, пошла домой.
До утра не могла уснуть. Вертелась, думала, перебирая в голове все, что произошло… и кожа чесалась, ломило кости. Разбуженный зверь снова заворочался в ней, внутренний почти забытый, почти незнакомый зуд нарастал, все тяжелее становилось терпеть.
А на рассвете Нэлле вдруг решилась сделать то, чего боялась все эти годы.
Теперь уже все равно.
Нет, выпустить на волю дикую, голодную пятнистую кошку она не решилась. Но кроме кошки была еще огромная водяная змея.
Пусть будет змея.
Река ждала ее.
Нэлле разделась, аккуратно сложила одежду, положила под куст рябины, придавила камешком. Осторожно зашла в воду.
И что теперь? Нэлле начинал бить озноб, ноги подкашивались. Она чувствовала себя куколкой, готовой вот-вот превратиться в бабочку. А может быть змеей, меняющей свою шкуру. То страшное, запретное столько лет, вдруг начало казаться таким манящим. Чудесным. Ради чего терпеть и прятаться, если она все равно никогда не сможет жить с людьми. Она другая. Такая. Надо лишь выпустить на свободу…
Только пока Нэлле не знала как. Забыла. Это было так давно… в детстве…
Больше никогда…
Нэлле закрыла глаза.
Нужно лишь захотеть, представить, поверить…
Прохладная вода ласкала ноги, пальцы утопали в мягком песке…
Вот сейчас…
И вдруг мир перевернулся. Раскололся. Завертелся.
А в месте с ним упала Нэлле, заметалась в воде, извиваясь, захлебываясь…
А потом все встало на свои места. Она поплыла. Радостно, всем телом, ныряя и выпрыгивая из воды. Она и забыла, как это хорошо. Зачем же пряталась столько лет?
Больше прятаться не будет.
Впрочем, купаться днем Нэлле пока не решалась, приходила на речку каждую ночь. Как на праздник приходила, ждала целый день, все представляя… Дела шли кое-как, Нэлле еще старалась, но куры поглядывали с неодобрением, может быть чувствовали в ней что-то…
— Что случилось? — лодочник разглядывал ее не скрывая удивления.
— Ничего, — сказала Нэлле, пожала плечами. — Я земляники еще набрала.
Она надела новое платье, распустила волосы, сплела пестрый венок.
Лодочник хотел было подойти, сделал шаг вперед. Но Нэлле остановила.
— Не подходи. Я поставлю и уйду, потом ты возьмешь. А мне пока ничего не надо, пусть пойдет в счет будущего.
— Ты меня боишься?
— Тебя — нет, — Нэлле даже улыбнулась.
— А чего тогда?
— Не все ли равно?
Поставила корзинку, сверкнула глазами и ушла.
Не все ли равно, что он подумает? Ну его к черту! Сегодня Нэлле была твердо убеждена, что никакие молодые лодочники ее больше не волнуют.
А на следующий день решила выпустить кошку.
Счастье переполняло ее, захлестывало через край. Свобода пьянила. Нэлле никогда не было так хорошо. Она больше не собиралась ни от кого прятаться, пусть смотрят, если хотят! Хотя, конечно, смотреть тут некому, она не зря выбрала это место для жилья… Не важно. Ей никто не нужен!
Мир полностью изменился для нее, стал шире, ярче, прекраснее, стал полон новых запахов, ощущений, нового вкуса…
Она даже не пошла в субботу встречать лодочника — ну его! Зачем? Земляники все равно не набрала, до земляники ли… Встретит в следующий раз. Вот, кажется, завтра…
И вдруг однажды, подойдя к дому, увидела на двери записку: «Нэлле, что случилось? Тебя не было три недели. Я вижу, что ты бываешь тут, оставь хотя бы записку. Я волнуюсь.»
Он волнуется! Нэлле прижала записку к груди и долго стояла. Он волнуется о ней! А она, дура… она где-то бегает.
И только потом поняла — три недели! Прошло три недели! А не две, как она думала.