Химера - страница 17
Маша, в зеленом халатике, с небрежно заколотой белокурой гривой, склонясь над тахтой, перепеленывает хнычущего Костю. Ей помогает Люба Куликовская, толстушка в очках.
— Как ты думаешь, это нормально, что он так много писает? — говорит Маша.
— Не знаю. — Люба поднимает брови. — По-моему, нормально.
— Здравствуйте, мужчина и женщины! — возглашает Круглов, входя в комнату.
— Юра, не подходи к ребенку! — говорит Маша. — Ты холодный с улицы.
— Я не холодный, но мокрый. Впрочем, не я один, судя по вашему занятию. — Он принимается выгружать из сумки покупки. — Картошка, хлеб, пельмени…
— Детскую присыпку купил?
— Да, вот она. И бинты есть.
— А марганцовку?
— Марганцовки нету.
— Ну конечно. Пельмени есть, а то, что нужнее всего… — Маша берет запеленатого Костю на руки и ходит с ним по комнате. — Не плачь, Костенька. Не хнычь, мой маленький. Папа нам пельмени принес.
— Где пельмени, Юра? — деловито осведомляется Люба. — Поставлю варить.
— Кто-то звонил, спрашивал тебя, — говорит Маша. — Нет, не назвался. Адрес только спросил. Юра, Костьке на зиму нужно одеяльце новое. Хорошее, рублей на двести.
— Двести? — морщит лоб Круглов. — Машенька, в этом месяце не выйдет. Мы же убухали весь загашник в твои сапожки.
— А что, мне босиком ходить прикажешь?
— Да ты что…
— Ладно, ладно. Но в октябре уже нужно будет одеяло. Ну что ты плачешь, мой маленький? Проголодался, что ли? — Она смотрит на часы. — Еще полчаса до кормежки.
— Да покорми его. — Круглов зажигает лампу на своем шатком письменном столике. — Он же явно просит.
— Нельзя досрочно.
— Всюду запреты… Ну, надо к завтрашнему уроку готовиться… Черт знает во что превратилась матушка биология… Чему приходится учить ребят… Капуста породила брюкву, как говорил один мой знакомый… Люба, — взывает Круглов к вошедшей подруге, — вот скажи со всей свойственной тебе справедливостью: можно отказать человеку, если он просит есть?
— По-моему, если человек просит, — тихонько посмеивается Люба, — то надо уважить.
— Ах, ах, какие все добренькие, — говорит Маша, — одна я злодейка. Ну ладно, уговорили. Накормлю моего сверхсрочника.
Она садится на тахту, дает ребенку грудь.
Некоторое время тихо. Только слышно, как с аппетитом чмокает Костя и как шелестит Круглов за столом страницами книги.
Резкие два звонка.
— Господи, кого это несет? — недовольно говорит Маша.
Круглов выходит из комнаты, открывает дверь — и отшатывается, изумленный:
— Леонид Михайлович?
— Да. — Штейнберг в шляпе, в мокром плаще входит в коридор. — Здравствуйте, Юра. Вы вроде стали ниже ростом.
— Ага… то есть нет, рост у меня тот же… Вешайте сюда, — показывает Круглов на вешалку у двери в комнату. — Одну минуточку. — Он скрывается в комнате, секунды через три выходит, говорит смущенно: — Понимаете, жена кормит ребенка и, если вы не против…
— Я не против. У меня дело совсем короткое. На этот сундук можно сесть?
— Да, конечно! Извините, Леонид Михайлович, но я не ожидал… Мне говорили, вы на Кавказе…
— На днях возвратился оттуда.
— Это вы звонили мне сегодня?
— Да. Я думал, вы работаете в институте, я же сам заявку на вас писал. Позвонил Рогачеву, а он говорит — нет, Круглов у нас не работает.
— Я работаю в лаборатории мясокомбината.
— Вот как. Лаборатория хорошо оборудована?
— Прилично.
— Перейду сразу к делу. Помните, вы что-то вякали относительно ступенчатого износа живой материи?
— Как не помнить. Вы назвали мою идею бредом.
— Так оно и есть, наверное. Но этим летом в горах я наткнулся на одно странное растение. Пока что не нашел в ботанической литературе его описания…
Мимо них шествует соседка с накрученным на голову полотенцем, несет таз с грязной посудой. Ворчит внятно:
— Расселись тут… образованные…
— Не обращайте внимания, Леонид Михайлович, — поспешно говорит Круглов. — Так что за растение?
— Кустарник, житель высокогорья, стелется по скалам, такие бледно-зеленые островки. Что меня поразило? Мы сделали трудный траверс, заночевали в горах, палатку поставили. Я с вечера заметил этот кустарник, подумал еще — высоко как забрался, храбрец этакий. Что вы головой крутите? Не интересно?
— Да нет, что вы… Я весь внимание.