Химера - страница 27

— Вставь в реферат упоминание насчет использования методики Рогачева — и дело с концом.

— Нет, Юрочка. Тут, в сущности, дело обычное: руководитель желает не упоминания, а соавторства. Рогачеву нужно, чтобы его имя стояло рядом с нашими. Да и не рядом, а впереди. Строго по ранжиру. Он ведь доктор, я — престарелый кандидат, а ты, извини, и вообще… какой-то подозрительно неостепененный.

— Мне некогда заниматься этими глупостями, — сухо говорит Круглов. И, помолчав: — Наш шеф — прекрасный руководитель. Он безотказно нам помогал, все заявки на животных, на препараты удивительно быстро удовлетворялись. Но Рогачев, как ты верно заметил, умный человек. Вряд ли он пожелает присвоить то, что ему не принадлежит.

— Не ум для этого нужен, а просто порядочность. Но будем надеяться, что мои опасения преувеличены.

А метель все метет. Нелегко уличным фонарям, в ореолах тускло-желтого света, разгонять вечерний мрак в такую непогоду. Нелегко Глебу Алексеевичу Рогачеву ехать в своей «Победе» сквозь очередной снежный заряд. Но вот перед ним, в расчищаемом «дворником» полукруге стекла, возникает неоновая вывеска «Пельменная». Красноватым светом неона освещена ожидающая на краю тротуара фигура в шубке, в огромной шапке.

Рогачев выскакивает из машины, открывает правую переднюю дверцу.

— Ради бога, простите, Машенька, что заставил ждать. Вы видите, какая метель, приходится ползти, а не ехать.

— Ничего. — Маша, стряхнув с шапки снег, садится в машину. — Я только что вышла из дому.

Они едут, Рогачев сосредоточенно ведет машину.

— Это все негры, — говорит он. — Это они привезли к нам такую погоду.

— Типичную для Америки, вы хотите сказать?

— Именно это. Хорошо еще, что не занесло снегом «Пельменную». А то бы я не нашел вас.

— Знаете, Глеб Алексеевич…

— Просто Глеб.

— Знаете, просто Глеб, моя жизнь привязана к пельменям. С готовыми пельменями никакой возни, кинула в кипящую воду, и они варятся. Очень удобно в нашей суетной жизни, когда вечно некогда. Тем более что Юра их любит.

— Счастливое совпадение.

— Так вот, и квартиру мы сняли, как нарочно, в доме, где «Пельменная».

— Как бы мне здесь не забуксовать… Ну-ка, тихонечко… Выскочили… Маша, а почему вы снимаете квартиру? Разве нет своей?

— Есть родительская, но…

— Понятно. А у Юры?

— Тоже родительская, но там живет его сестра с семьей. Вам, между прочим, как Юриному начальнику, следовало бы знать о квартирной нужде подчиненного.

— Первый раз слышу. Квартирная очередь у нас в институте большая и почти не движется. Но почему бы Юре не вступить в кооператив?

Маша в полутьме машины смотрит на Рогачева, подняв брови.

— Глеб Алексеевич, а хоть это вы знаете, какая зарплата у Круглова?

— Да… зарплата младшего научного… негусто… Я, между прочим, не раз предлагал вашему Юре соискательство. Он бы запросто написал диссертацию и защитился. Но он только отмахивался.

Маша молчит. Молча смотрит на приближающийся ярко освещенный театральный подъезд.

У себя в кабинете Рогачев читает, быстро перелистывая, машинописную рукопись. Дочитал, аккуратно поправил стопку листов, задумчиво похлопал по ней ладонью. На титульном листе напечатано:

И ниже — длинный заголовок, начинающийся словами: «Рост активности нейронов под воздействием…»

Рогачев ходит по кабинету, заложив руки за спину. Задумался Глеб Алексеевич. Но вот он берет телефонную трубку и, прокашлявшись, набирает номер.

— Кто это? Змиевский, позовите Леонида Михайловича. А где он? В виварии? Так позвоните туда и попросите его зайти ко мне.

Вскоре, коротко стукнув в дверь, входит в кабинет Штейнберг. Старые друзья-однокашники пожимают друг другу руки, и Штейнберг садится со вздохом усталости. Рогачев придвигает к нему сигареты, пепельницу, чиркает зажигалкой.

— Похоронили Клеопатру? — спрашивает он.

Штейнберг кивает.

— Жаль. Очень жаль. — И после паузы: — Леня, я прочел реферат. В общем, по-прежнему считаю, что работа проделана серьезная. Но…

Рогачев медлит, усы разглаживает. Штейнберг ждет с отсутствующим видом, обильно дымя сигаретой, зажатой в уголке рта.

— Но во-первых, — продолжает Глеб Алексеевич, найдя нужные слова, — неясен механизм воздействия вашего вероника на подкорковые структуры мозга… как, впрочем, и химический состав самого вероника… И во-вторых. В выводах у вас есть тезис, который и раньше… — Он листает рукопись. — И раньше казался странным… Вот он: «Таким образом возникает мысль, что описанная выше подпитка нервных клеток энергией способна перевести их износ из обычной категории постепенности в ступенчатую категорию». — Опять пауза. — Я бы хотел, Леня, это уяснить.