Химера - страница 32
Словом, ушел я из института. Перед этим попросил у Рогачева извинения, и он великодушно простил мою выходку, предложил остаться и работать дальше — но я ушел. Что-то разладилось в самой системе наших отношений. И ведь я еще не знал тогда… Узнал только месяца три спустя… когда наступила прекрасная пора белых ночей…
Светлым майским вечером в комнате двое — Круглов и девятилетний Костя. В открытое окно вливается привычный шум улицы — голоса и шарканье ног, дребезжание трамвая на повороте.
Круглов работает за столом: на листе ватмана, прижатом по углам книгами и будильником, чертит какую-то схему. А Костя лежит на диване и читает. Он лежит на животе, подперев ладонями голову, и время от времени, не отрываясь от книги, задает вопросы.
— Пап, что такое наяда?
— Наяда? — Круглов морщит лоб. — Ну, это у греков нимфа была… морская или речная, что ли. Сказочное существо.
— А что такое ас-те-ро-фи-тон?
— Это что-то растительное: фитон. Кажется, вид водорослей. — Круглов принимается раскрашивать схему акварельными красками. — Ну и словечки выкапываешь, Костя. Что ты читаешь?
— «80 тысяч верст под водой». Как капитан Немо и Аронакс гуляют по дну океана. Ух, здорово!
— А уроки ты сделал? — осведомляется Круглов.
— Угу.
Продолжительный звонок у входной двери. Костя идет открывать, впускает в комнату женщину очень строгого вида, в зеленом плаще-болонье.
— Пахомова, председатель жэка. — Она устремляет на Круглова немигающий пристальный взгляд. — Как ваша фамилия, гражданин?
— Круглов.
— Имя-отчество?
— Георгий Петрович. Садитесь, пожалуйста. — Он придвигает ей стул.
Но Пахомова не в гости пришла и рассиживаться тут не собирается. Она достает из сумки папку, листает бумаги.
— Где вы прописаны?
— На Марата, 36. Я снял у Арутюнова квартиру официально, у вас в жэке не возражали. Арутюнов мой старый товарищ по флотской службе…
— Сколько вы собираетесь здесь прожить?
— Вероятно, до конца его заграничной командировки. Потому что с квартирой мне…
— Где вы работаете, Круглов?
— Я ушел с работы. В сентябре начну преподавать в школе.
— Вы не работаете три месяца.
— Два с половиной. Я же объясняю вам: с нового учебного года приступлю к преподавательской работе. Есть договоренность на этот счет. В середине учебного года устроиться практически невозможно.
— У вас семья, так? На что вы живете?
— Ну… во-первых, работает жена. Во-вторых, я подрабатываю. Вот, — показывает он на ватман, расстеленный на столе, — делаю наглядные пособия для школьного кабинета биологии.
Пахомова и бровью не повела на наглядное пособие.
— Должна вас предупредить, гражданин. Поступил сигнал от жильцов. Живете не по месту прописки, нигде не работаете.
— Я же объясняю…
— Для устройства на работу вам дается две недели. Если через этот срок не представите справку с места работы, то придется действовать по закону.
— По какому закону?
— Сами знаете. За тунеядство.
— Я тунеядец?! Да вы… — Круглову воздуху не хватает, он судорожно глотнул. — Как вы смеете…
— Я предупредила, — холодно обрывает председатель жэка. — До свидания.
Твердо прошагала к выходу. Костя запирает за ней дверь и возвращается к своему дивану, к Жюлю Верну. Вдруг, кинув взгляд на отца, замечает: что-то неладно. Круглов стоит неподвижно, вцепившись в спинку стула, и лицо у него такое… такое… Костя пугается:
— Пап, что с тобой? Ты слышишь?.. Папа! — Он вскакивает, тормошит отца. — Что с тобой?
— Ничего, — тихо говорит Круглов. — Который час?
Костя смотрит на будильник.
— Без двадцати десять. Пап, ты как будто окаменел…
Круглов наконец оторвал руки от спинки стула. Идет к телефону, крутит диск.
— Люба? Привет. Маша у тебя?
— Здравствуй, Юра. Да, Маша у меня… — отвечает Люба Куликовская.
— Позови, пожалуйста.
— Она только что вышла, Юра…
В передней щелкает замок. Круглов с трубкой у уха смотрит на вошедшую Машу и говорит:
— Понятно. Она только что вышла от тебя, села на самолет и мигом прилетела домой. Спокойной ночи, Люба.
Кладет трубку. Маша, надев домашние туфли, поправляет перед зеркалом прическу. Она, разумеется, сразу поняла смысл того, что сказал в трубку Круглов, но ничем не выказывает ни смущения, ни смятения. Маша — абсолютно спокойна.