Химия чувств - страница 50

— Верь мне, — шепчу ей я, и губы мои дрожат от радости, так, наверное, дергаются ноги повешенного в последнее мгновение его жизни. — Все будет волшебно. Волшебно, как ты сама.

— Тристен! — вопит она, понимая, что ее обманули, пытается вырваться из моих рук. — Тристен? Это не смешно. Тристен!

Тристен, Тристен, Тристен тебя стиснул. Эта милая фразочка крутится в голове, лишь добавляя удовольствия. Мгновение становится еще слаще.

Она продолжает свои бессмысленные попыткивырваться, упирается в меня, пытается развернуться, я слегка поддаюсь, ведь мне так хочется видеть ее лицо, когда она будет умирать.

— Тристен! — вопит она, поворачиваясь ко мне, чтобы закидать меня обвинениями и молить о пощаде — и ее глаза, неожиданно карие, распахнуты от ужаса, а я глубоко-преглубоко вонзаю нож, я люблю ее за эту жертву, которую она мне принесла, за ее кровь, которая уже течет по моим рукам и начинает капать с моего запястья.

— Тристен! — кричит она, даже на последнем издыхании называя меня по имени, ослабевая в моих объятиях.

Я держу ее обмякающее тело, смотрю на то, как жизнь медленно выходит из ее груди и глаза закрываются. Она уже на грани забытья, но ей все же хочется узнать.

— Почему, Тристен? За что?

Я проснулся на рассвете, лишенный сил, измотанный, руки спрятаны под подушку — я боялся посмотреть на них, потому что не знал… Только потом я наконец набрался смелости и вытащил их, дрожа от страха — меня просто колотило…

Я убедился, что ладони мои мокры от пота, а не от крови…

А до этого момента я не был уверен, что не убил Джилл Джекел. Я же ездил к ней. Накачал ее маму снотворным ради собственного спасения. Несправедливо наорал на нее саму. И уничтожил все свои шансы на еще одни поцелуй, которого мне так хотелось.

Я повернулся на бок, не в состоянии отвести взгляда от не запятнанных кровью рук — единственного доказательства чистоты, которая во мне еще осталась.

Джилл.

Это оказалась не Бекка Райт, как я считал. Разумеется, это была не она. Живущее во мне чудовище все это время хотело Джилл. Как и я сам.

Я свесил ноги с кровати и оделся. В душ я не пошел.

Если я не излечусь этой же ночью — если эксперимент не удастся, — думаю, никому не будет дела до того, как мое безжизненное тело будет пахнуть, когда его найдут на полу в лаборатории мистера Мессершмидта.

Чуть подумав, я собрал книги, решив все же пойти на уроки. В школе я хоть отвлекусь, почувствую себя нормальным, так и день пройдет, а вечером я снова проберусь в школу — на этот раз один.

Запихивая в сумку учебники, я подумал, что для человека, которому, возможно, сегодня суждено умереть, я как-то на удивление спокоен.

Возможно, это спокойствие было вызвано тем, что, пробудившись ото сна, в котором я убил Джилл Джекел, я понял, что всерьез ее люблю. Возможно, даже мы ее любим — я и живущее внутри меня чудовище. Нас обоих притягивали невинность этой девушки, ее широко открытые, доверчивые глаза, та хрупкость, с которой она нам отдавалась — и в то же время ее трудноуловимая сила, которая требовала от нас обоих ответственности за то плохое, что мы ей сделали.

Разница заключалась в том, что зверю хотелось пролить ее кровь: испить ее до дна, уничтожить. А я же… я проснулся в уверенности, что готов пролить за нее собственную кровь.

Я забросил сумку на плечо и вышел из дому на улицу, где светило солнце. Вопрос ведь лишь в том, кто сделает первый шаг.

Я нашла Тристена во время обеденной перемены на трибунах, он сидел поодаль даже от самых последних отщепенцев, чем громко заявлял о том, что он самый одинокий одиночка. Сказать точнее — король одиночек. Монарх, который был слишком гордым, чтобы сидеть с простым людом. Я начала пробираться к нему, он посмотрел на меня и поднял руку. Сначала я думала, что он кочет мне помахать, но потом заметила сигарету.

— Не знала, что ты куришь, — сказала я, когда подошла достаточно близко.

— В Англии все старшеклассники время от времени покуривают, — ответил он, глубоко затянулся и выпустил дым в холодный воздух. — Будешь нотации мне читать? Это еще хуже, чем сквернословить?