Хиндустанский волк - страница 31
Монарх никогда и никому ничего не был должен. Ему его подданные были обязаны всем – своим имуществом, своими жизнями, жизнями членов своей семьи.
Именно из этого бесправия и беззакония всего народа, от эмиров и ханов до последнего дайханина родилась и взросла неписанная норма поведения: в сложной жизненной ситуации выбирать из двух зол меньшее. Решать любую проблему в свою пользу. Морально этических норм в таких ситуациях не существует, даже если европейцы и называют такие действия термином «предательство».
Никакие договоренности, договоры, обязательства, присяги и клятвы не способны удержать на Востоке человека от предательства. Человека, принявшего эти обязательства в прошлом, когда еще существовал для него определенный интерес к выгодам, получаемым в связи с исполнением этих обязательств. Здесь предательство неизбежно в случае, когда этот интерес иссякнет, а страх исчезнет!
Европеец, живущий и действующий на Востоке, должен это знать и всегда быть готовым к тому, что столкнётся с подобной ситуацией!
Каждый из «игроков» плетет свою сеть интриг, и каждый из них сам может стать жертвой в сети!
Но нет сети более объемной и прочной, чем сеть, раскинутая начальником тайной стражи. Не может быть им лицо, искусством подобного ткачества не владеющее!
Все бы хорошо. Свой заработок всегда есть, почёт и уважение и во дворце, и на людной площади есть, страх у врагов есть. Одно плохо: у самого начальника тоже страх есть. Страх потерять своего венценосного повелителя.
Нового шаха всегда выносит на трон волна надежд простого народа на лучшее будущее, на счастливое и справедливое царствование нового повелителя.
Вчерашний день всегда хуже дня еще не наступившего. В этом – секрет надежд! Но если вчера было плохо, кто был в этом виновен? Почивший повелитель? Нет! Его визирь, начальник тайной стражи!
Легкое мановение руки, и Великий ткач невидимых сетей в одно мгновение лишается головы! А вместе с ним зачастую гибнет и вся сеть.
Но и новый шах не обойдется без нового начальника тайной стражи и новой шпионской сети для собственной безопасности!
Грустная история. Особенно, если она повторяема.
Однако, есть ли в нашей повести более светлые страницы? Конечно, должны быть.
Верно, нет на Земле народа, который не был бы обязан своим процветанием, самим своим существованием – героям, чьи имена, быть может, ему и неизвестны. Бескорыстным героям. Героям, отдавшим свои молодость, силу, таланты, надежды, саму жизнь – защите своей родной земли, своего народа, памяти предков, будущему потомков... Как часто – неизвестным героям. Как часто – незаслуженно оболганным героям. И почти всегда – забытым героям…
Что уж говорить о тех, кто смел и умел быть нужным в этом деле чужому народу, чужой стране!
Увы, не всем удается въехать в Историю победителем на белом коне с саблей в руке!
*****
– «Стоп! – скажет иной читатель: – А почему этот род военной и цивильной профессий, этот долг верноподданного и добропорядочного гражданина своей страны, этот необходимейший институт государственной власти, этот род искусства и популярнейшую тему литературы, театра и кинематографа, непременную фактическую составляющую всемирной истории человеческой цивилизации – автор территориально ограничил одним Востоком?»…
И в самом деле! Снимем со сказанного цветной флёр восточной экзотики, и увидим не только историю собственную, но и собственную действительность, в которых будут иметь место и истина – и ложь, и предательство – и подвиги!
*****
От Автора:
"Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих!". (Евангелия от Иоанна, 15:13).
ГЛАВА 5.
Долгая дорога в Персию. Марсель – Париж.
В Париже.
В Марселе маклеры Бакинской нефтяной компании Тагиева господа Коротич и Грингард надолго не задержались.
На первый двенадцатичасовый поезд опоздали. Взяли билеты на курьерский на десять вечера. Пришлось отметиться в отеле: с десяти утра весь день лил дождь.
Фиакр не отпустили, прокатились по главным улицам. На Храм Винсент-де-Поль и базилику Нотр-Дам-де-ля-Гард пришлось полюбоваться сквозь забрызганные стекла окон. В беломраморный Музей изящных искусств, как ни хотел этого Гагринский, не пошли.