Хищные птицы - страница 24

— Мы идем к тихоокеанскому побережью, — сказал Мандо. — Может быть, они там сгодятся нам или кому еще.

Мандо отобрал две маски, два акваланга и две пары ласт. Он стер с ник пыль и натянул одну из масок себе на голову. Карьо приладил ему за спиной баллоны с кислородом.

— В самый раз, — радостно проговорил Мартин.

— Да, действительно, — сказал Магат, — только, наверно, трудно научиться плавать под водой.

Мандо обнаружил, что дышать совсем не трудно.

— А сколько времени можно находиться под водой? — поинтересовался он у Магата.

— Кажется, кислорода хватает на час или даже немного больше, — ответил Магат. — Так говорил один водолаз. Во всяком случае, он считает эти аппараты получше тех, которыми он пользовался в свое время, и потом они легче и проще в обращении.

Отправляясь на следующее утро дальше, помимо аквалангов, трое партизан уносили с собой немного продуктов и лекарства, полученные от Магата.

— Когда-то мы теперь снова увидимся, — сказал Магат на прощанье.

— Наверняка после войны, — ответил Мандо. — Дни японского господства сочтены.

— Здесь-то им давно уже крышка, — захохотал Магат.

Мандо решил дальше не идти по равнине, поскольку им пришлось бы непременно оказаться в Сага-сага и Калумпанге, находившихся в руках отряда, соперничавшего с отрядом Магата. И они выбрали изведанный путь — лесом.

Наступило рождество тысяча девятьсот сорок четвертого года. Но Манила, обычно шумная и веселая в это время, выглядела совсем не празднично, она казалась пустынной, осиротевшей и мрачной.

Днем на улицах почти не появлялись прохожие. Вечером и подавно. В городе было введено затемнение. Лишь изредка проезжал автомобиль, да японский патруль совершал регулярный обход. Витрины магазинов выглядели тускло, торговать было нечем. Большие магазины уже давно были закрыты. Рестораны и бары на Санта-Крус и Эскольте обслуживали только японцев. В городе возникло несколько черных рынков. Они мало чем отличались от довоенных толкучек, беспорядочная торговля шла прямо на улице с рук. Иногда, правда, торговец раскладывал свой товар на земле. Здесь продавалось бее, в том числе и съестное. Товар был, как правило, «немного подержанный». Зато никаких правил или ограничений не существовало, сторговались — и деньги на бочку.

Сюда несли все: примусы, мясорубки, сломанные часы, радиодетали, стоптанную обувь, заштопанные на коленях и сзади штаны, старые женские платья, грязные мешки, ржавые ножницы, бывшие в употреблении зубные щетки, разбитые зеркала, сломанные, вышедшие из употребления зонтики, изображения каких-то святых, бюсты Рисаля, отслужившие свой век авторучки, книги по юриспруденции и медицине без обложек и тысячи прочих вещей, которых было столько же, сколько и торговцев. Вещь, которая осточертела владельцу или отслужила свой век, немедленно перепродавалась на черном рынке. И праздному покупателю ничего не оставалось, как открывать рот, когда с него требовали вдвое дороже того, что стоили эти вещи до войны.

«Никаких скидок! — орал обычно продавец во всю глотку, мотая головой. — Такого вам нигде не найти».

Может быть, Манила и казалась опустевшей только потому, что большинство ее населения устремлялось на толкучку.

Часть такого импровизированного рынка неизменно занимали зеленщики и торговцы фруктами. Грудами лежали молодые побеги съедобных трав и корнеплодов, не было недостатка и в таких редких овощах, как бобы батау или баклажаны. Однако пучок съедобной травы или горсть бобов стоили без малого десять песо. Свежая папайя — от пятидесяти до семидесяти пяти песо за килограмм. Один хороший банан оценивался в три песо, а часто случалось, что и за такую цену ничего нельзя было купить.

Кокосовый орех даже не продавался целиком. Его раскалывали и продавали кусочками по десять песо. Небольшой ломтик кастаньога стоил уже двадцать песо.

По соседству с зеленщиками обычно размещались торговцы вареной кассавой, печеными бананами, бинатогом[25], пирожками из кассавы. Тут же можно было купить устриц, запеченных в остром соусе, козлиное мясо, собачатину. За этими двумя блюдами специально приходили любители.